— Прощай, — сказал он, думая не только об Ариле.
Он закрыл глаза и приготовился. Решимости ему хватало, но он всё равно хотел, чтобы это мгновение не заканчивалось. Между ударами сердца прошла целая вечность. Он наслаждался слабым запахом хвои, что принёс западный ветер, дрожью энергии, пронизывающей всё вокруг, целый Фаэрун.
Только сейчас Кейл увидел Фаэрун целиком. Ему будет не хватать этого. Он находил утешение в том факте, что он помог сохранить его, по крайней мере на время.
Приготовившись, он погрузился в знакомую темноту. Она утешила его, согрела. Сейчас он знал ночь, как собственную кожу. Ночь была его частью. Кейл был ночью.
Он сказал ей «прощай» и шагнул сквозь тени, сквозь миры, в Канию.
Обычная тьма фаэрунской ночи сменилась губящим души мраком Кании. Действие остановки времени сюда не распространялось.
Кейл ощутил холод Восьмого Ада, но новобретённая сила сделала его невосприимчивым к морозным укусам. Зато усилившиеся чувства сделали ужасы Восьмого Ада более отчётливыми.
Он стоял на продуваемом всеми ветрами плато из потрескавшегося льда, которое возвышалось над замороженной равниной, разрезанной широкими, изломанными реками пламени. Проклятые души мучеников корчились в этих реках, горели в их огне, как отчаявшаяся, погибающая рыба, пойманная в лужицах на отмели. Другие с пустыми лицами блуждали по бесконечному льду, оглушённые и замерзшие, их разум был пуст, их судьба была холодна и беспощадна, как воздух.
Огромные насекомоподобные гелугоны превратили мучеников в реках в свои игрушки, расчленяя, пронзая или избивая их. Отчаяние пронизывало весь план, миазма столь же ощутимая, как холод и тьма. Ветер полнился криками боли, долгими, агонизирующими воплями, которые, как знал Кейл, не прекратятся никогда. Вдалеке друг на друге теснились ледники, древние, как сам космос, и Кейл ощущал, как в костях отдаются вибрации непрекращающейся войны.
Ветер хлестал его плащ, выл в ушах, душил запахом склепа, вонью миллионов и миллионов погибших, которые проведут целую вечность, корчась от боли. Страдание было бесконечным.
Тьма вокруг Кейла, тьма, которая была Кейлом, бурлила и шипела. Он чувствовал тени Кании, её глубокие и скрытые места, её тёмные дыры, но не так, как обычно чувствовал такие вещи. Эревису подчинялись все тени, но в разной степени. Сила Мефистофеля касалась всего в Кании, пятнала, делала всё чуждым даже для божественной силы Кейла. Он заставил темноту Кании склониться перед своей волей и окутал себя её защитой.
Настало время выполнить своё обещание.
Через их связь Ривен чувствовал, что Кейл покинул Фаэрун и отправился в Канию, чувствовал давящее отчаяние и бесконечные муки почти так же сильно, как будто он сам стоял на тамошнем льду. Убийца сжал в руке Клинок Пряжи, с которого сочился мрак. Он мысленно приказал своей потерянной сабле вернуться в ножны, и та немедленно оказалась на месте.
Вокруг него стояли неподвижные, как статуи, воины Латандера. На кромках их щитов по-прежнему мерцал розоватый свет. Несколько человек мёртвыми лежали на земле — из ушей сочилась комковатая красная жидкость.
На равнине распростёрлось большое, тёмное тело Фёрлинастиса, одного крыла дракону не хватало, в чешуе зияли бесчисленные раны. Тени и призраки, заполнявшие небо, пропали, вернулись на план Тени.
Дождь неподвижно висел в воздухе. Молния застыла во мраке, расколов небо, захваченная заклинанием. Застыв во времени, Буря Теней казалась почти мирной, красивой.
Саккорс тоже повис в высоте, едва видимый за завесой теней. В его сердце находился Магадон, потерявшийся в Источнике, потерявшийся в нанесённой ему отцом травме.
Ривален смотрел на него, золотые глаза мерцали, тени горели той же тёмной силой, что заполняла Ривена и Кейла.
— Теперь я понимаю, — сказал принц Шадовар приглушённым от боли голосом, — это не то, чего я ждал.
— Никогда и не было, — ответил Ривен. — Сдержи своё слово, Ривален.
Угрозу он оставил непроизнесённой.
Принц кивнул.
Ривен вглядывался в лица латандеритов, пока не нашёл Регга. Бородатое лицо воина было измазано кровью и грязью. Нагрудник был покрыт засечками. Оторванные кольца кольчуги свисали с плеча. Ривен полез в поясной кошель и достал небольшой свёрток с урмласпирским табаком. Он сунул его в один из кошелей Регга.
— Не думаю, что мы когда-то сможем разделить с тобой этот табак.
С этими словами Ривен притянул к себе тьму и перенёсся на Путевой камень. Появился он на мосту в храм. Ночное небо над ним вместо угнетающих чернил Бури Теней мерцало от звёзд.