Дальнейший разговор был прерван появлением маленького, худенького человечка во всем черном, в черных шерстяных чулках, с книгами и бумагами под мышкой, которые при входе его в комнату рассыпались по полу. Глаза у него были светлые, водянистые, а волосы желтые, как солома.
— Я желал бы минут пять побеседовать с герцогом Домо-ном, — робко произнес он.
— Герцога видеть нельзя, — важно ответил Жозеф.
— Может быть, попозже сегодня или завтра утром, у меня есть время, — настаивал странный человечек.
— Но у герцога его нет.
— У меня письмо к господину камердинеру герцога, — смиренно продолжал проситель.
— Рекомендательное письмо? Ко мне? — более мягким тоном спросил Жозеф, — От кого?
— От моей дочери Агаты, которая каждое утро подает шоколад вашей милости.
— Так вы — отец Агаты! Хорошо, я повидаюсь с нею и поговорю о вашем деле. Кстати, чего вы просите? — прибавил он, видя, что старик не двигается с места. — Можете говорить при этих господах, они извинят вас.
— Благодарю вас, мсье, и вас, господа! Я, видите ли, хорошо знаю счет, а в новом министерстве финансов, наверное, будет нужен человек для счетной части, да и не один, конечно. У меня есть дипломы и аттестаты.
— Какого черта мне в ваших аттестатах, дружище? — надменно сказал Жозеф — Я уже пришел к заключению, что вы будете очень подходящий счетовод в новом министерстве. Ваше дело сделано, дружище. Но как вас зовут?
— Дюран, с вашего позволения.
Маленький человечек хотел было рассыпаться в благодарностях, но в это время послышались шум шагов и гул голосов. Мысль, что блестящее общество может застать его здесь, привела старика в ужас, и, забыв свои книги и бумаги, он боком добрался до двери, в которую и юркнул в сопровождении Поля.
III
Это он сделал как раз вовремя, так как мужские и женские голоса звучали все ближе и ближе. Осанка трех друзей изменилась с быстротой, выработанной многолетней практикой, и, когда дамы и кавалеры, вошедшие в зал, проходили мимо них, они давали дорогу, бесшумно скользя по вылощенному полу в своих мягких башмаках; Жозеф искал глазами взгляда герцога, но последний был занят разговором с английским претендентом и не нуждался в услугах своего камердинера; Ахиллу удалось отыскать своего английского лорда, поглощенного разговором со своей тучной, разряженной мамашей, а Бенедикт так и не мог нигде найти своего господина.
Его величество король, разгоряченный вином, полузакрыв отяжелевшие веки, отодвинул от стола свое кресло и, сонно склонившись к маркизе Помпадур, лениво играл драгоценным шнуром ее веера. Она забавляла его; ее смелые, остроумные словечки моментально разгоняли мучившую его смертельную скуку. Она смеялась и болтала, но ее мысли были далеко; она стремилась проникнуть в тайные помыслы собравшихся гостей, угадать направленную против нее зависть и скрытую ненависть. К окружавшему ее блеску и власти она еще не успела привыкнуть; еще так недавно она была незначительной единицей в далеко не знатном обществе Парижа, где ее красота терялась среди серой толпы, как блеск драгоценного камня, незаметный в простой оправе. Ее сердце горело честолюбием, особенно с того времени, когда она поняла, какую власть может дать красота. Деньги сделались ее кумиром! Траты! Траты! Да и почему нет? Народ и буржуазия сделались для нее источником, из которого она черпала средства для удовлетворения своей жажды роскоши. Драгоценные камни, платья, дворцы, сады… она жаждала всего, что было богато, красиво и дорого!
Это продолжалось всего два года, но около нее уже поднимался ропот, парламенты уже требовали контроля над королевскими расходами. Помпадур надеялась, что Людовик не допустит такого унижения, и он успокоил ее уверениями, что все останется по-старому. Пусть парламент требует и ворчит, но контролер будет назначен герцогом Домоном, а Домон был и останется ее рабом. Но у герцога есть дочь, суровая девушка со строгим взглядом, неженственная и властная, которая управляет отцом так же, как она, Помпадур, управляет Людовиком. Лидия Домон, это — ее враг! Да и, кроме этой девушки, мало ли у нее врагов? Друзья королевы, д’Аржансон, маршал де Ноайль, Карл Эдуард Стюарт, претендент на английский престол. Но он, к счастью, уезжает.
— Отчего вы так рассеянны, дорогая? — спросил Людовик.
— Я думаю, ваше величество, — ответила Помпадур, улыбаясь.
— Ради Бога, не думайте, умоляю вас! — воскликнул король с комическим ужасом. — Думы порождают морщины, а ваш прелестный ротик создан только для улыбок.