Один из иностранцев, издавший относительно положения современной России в общем далеко нелестные мемуары, Манштейн, однако, запротестовал против столь удручающих единогласных свидетельств и даже стал доказывать противное в настоящем панегирике, которым вдохновились в свою очередь и некоторые русские историки. «Лефорт, Маньян и Лирия были поверхностные наблюдатели. Их впечатления основаны на том, что они видели при дворе. Они не „ходили в народ“, по излюбленному выражению современных славянофилов. Если двору, удаленному из Петербурга, не нравилось господство олигархической партии, то у народа было полнейшее основание ценить ее благодеяния. Ему не приходилось более поставлять рекрутов в армию, переведенную на мирное положение и в них не нуждавшуюся; он платил меньше податей, так как у новой администрации было меньше нужд, чем при Петре I, а следовательно и менее требований». Такова точка отправления. Что касается свидетельств Манштейна, то их основания весьма легковесны. Родившись в 1711 г., автор мемуаров не мог быть достаточно проницательным наблюдателем в 1729 г. Кроме того, он не проживал в России, куда прибыл лишь в 1736 г. Я не намерен противоречить тому, что правительство Петра II, пока оно существовало, а в особенности, когда фактически, совсем прекратило свое существование, пользовалось любовью среди народа. Народ повсюду ребенок, и самое верное, если не самое честное, средство угодить детям – ничего от них не требовать, ни в чем их не останавливать, дать полную свободу их прихотям и природной лености. Позднее им придется раскаиваться, но в данную минуту они будут себя чувствовать на верху блаженства. И такое блаженное состояние верховники сумели создать для простого народа. Никто ничего не делал, а потому и от другого не требовал. В 1729 г. Верховный Совет отменил сбор подушной подати во время земледельческих работ.[120] Конечно это было превосходно, пока можно было обходиться без денег. Без них и обходились некоторое время, так как машина в бездействии топлива не требовала, и олигархия граничила в данном случае с анархией, в буквальном смысле этого слова, которым, впрочем, так часто злоупотребляют. Нет образа правления менее расточительного, чем этот, пока он существует. Продолжительность же его существования может быть различна. Организмы низшего разряда легко переносят отсутствие некоторых жизненных элементов и даже некоторых органов, лишение которых на высших ступенях животной лестницы влечет за собой смерть. Моллюск довольствуется малым и не умирает от ампутаций.
Таким образом временно разрешалась загадка, занимавшая собой весь дипломатический корпус в России с 1727 по 1729 г.: существование государства, лишенного всех жизненных органов, жизнь без сердца и желудка. Однако такое состояние не могло долго продолжаться. Страна, взятая в целом, недостаточно усвоила себе принципы жизни просвещенной, насажденные Петром I, чтобы чувствовать в них необходимость. Однако она не могла до бесконечности существовать, не питаясь, и, так как возврат к патриархальным нравам прошлого оказывался неосуществимым, то ей грозила неминуемая смерть от удушья, если бы эту катастрофу, предсказанную единогласно Лефортом, Лирия и Маньяном, не предупредила другая ими не предвиденная.
Глава 6
Царская трагедия. Екатерина Долгорукая
I. Обручение Петра II и Екатерины Долгорукой. – В Лефортовском дворце. – Зловещее предзнаменование. – Неуместная встреча. – Граф Миллесимо. – Приветственная речь Василия Долгорукого. – Долгорукие на верху величия. – Матримониальные планы Ивана Алексеевича. – Отказ Елизаветы. – Наталья Шереметьева. – Новая помолвка. – II. Загадочное поведение Петра II. – Тайные свиданья с Остерманом и Елизаветой. – Испуг и ссоры Долгоруких. – Их хищения. – Болезнь царя. – Смертельная опасность. – Семейный совет в Головинском дворце. – Несогласия. – Составление завещания, провозглашавшего наследницей Екатерину Долгорукую. – Замышляемый предлог. – Иван Долгорукий и «Царская рука». – III. Препятствия. – Сопротивление Верховного Совета. – Враждебность гвардии. – Чрезвычайные меры. – Беременность Екатерины. – Последние попытки. – Евдокия отказывается. – Остерман зорко следит. – Бессилие фаворита. – Смерть Петра II.
Обручение Петра II и Екатерины Долгорукой было отпраздновано 30 ноября. Долгорукие сильно торопились. Церемония состоялась в Лефортовском дворце, где Петр I проживал во время своих редких посещений Москвы. Присутствовали Елизавета и герцогиня Мекленбургская с дочерью, впоследствии недолго царствовавшей в России под именем Анны Леопольдовны. Даже сама Евдокия согласилась для такого случая нарушить глубокое уединение, в каком она проживала. Она казалась довольной, счастливой исполнением своего заветного желания относительно внука, при том осуществленного таким верным преданиям способом. Известно, что женитьба царей на боярских дочерях и даже на мелкопоместных дворянках является старинным русским обычаем. Члены Верховного Совета, генералитет, иностранные посланники и все московское высшее общество также присутствовали на торжестве. Невеста уже объявленная Императорским Высочеством, помещалась вместе с родителями в Головинском дворце. За ней отправился брат Иван, по своему сану обер-камергера, и привез ее, с матерью и сестрами в большой парадной карете, окруженной камер-юнкерами, фурьерами и конно-гренадерами. Придворные пажи занимали цвета на передке кареты; ей предшествовали курьеры и пешие гайдуки. Вслед тянулась длинная вереница экипажей с членами семейства Долгоруких. Отряд из 1 200 всадников окружал поезд; – мера предосторожности, пожалуй, излишняя. Долгоруких действительно ненавидели в среде знати, где они возбуждали зависть и озлобление своим возвышением и спесью; но народ видел в этой свадьбе залог верности царя «Матушке Москве белокаменной» и готов был рукоплескать, подобно Евдокии. При въезде в дворцовый двор, императорская корона, украшавшая парадную карету, или, по другим рассказам, орел, венчавший триумфальную арку, с грохотом упал на землю.[121] Это было сочтено за дурное предзнаменование, но Екатерина Долгорукая, по-видимому, не обратила на то внимания. Подав руку брату, спокойная и уже величественная, она вступила в высочайшее жилище, в котором ей предстояло жить.
В одной из зал, на персидском ковре, стоял стол, покрытый золотой парчой, а на нем крест и два золотых блюда с кольцами. Налево от стола были поставлены два кресла для Евдокии и для невесты, и в том же ряду стулья для принцесс Мекленбургских и для Елизаветы. Можно себе представить взгляд, брошенный дочерью Петра Великого на эти стулья! Кресло для императора стояло направо, Феофан Прокопович совершил установленный обряд, два генерала держали над четой балдахин из серебряной парчи, вышитой золотом; по окончании церемонии загремели пушки, подавая сигнал к поздравлениям и целованию руки. Елизавете пришлось одной из первых поцеловать руку княжны Долгорукой…
Граф Миллесимо приблизился в свою очередь. Леди Рондо, в своих известных письмах, без сомнения исказила и преувеличила происшедший при этом случай. На движение Петра, отстранившего руку невесты, которую он держал в своей, Екатерина отвечала будто бы резким жестом, поднеся отдернутую руку к губам чужеземца. Подробности безусловно неверны, если принять в соображение современный этикет, опровергающий возможность подобного вмешательства жениха: «Он не мог держать в эту минуту невесту за руку». Но можно допустить, что молодая девушка не сумела на этот раз скрыть понятное волнение, а Петр, вообще не заботившийся о сдержанности, позволил себе какую-нибудь резкость. Друзья Миллесимо увлекли его прочь и уговорили удалиться. Через несколько дней он покинул Россию.
Екатерине Долгорукой предстояло еще новое испытание. Василий Владимирович, человек весьма прямолинейный, пожелал сказать приветственную речь. Говорят, он неприязненно относился к предстоящему браку, не предвидя от него ничего хорошего. Приветствие его заключалось в следующем: «Вчера я был твоим дядей, нынче ты моя государыня, а я буду твоим верным слугой. Позволь дать тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не как супруга только, но как на государя, и занимайся только тем, что может быть ему приятно. Твоя фамилия многочисленна, но, благодаря Богу, не терпит недостатка ни в чем, и члены ее занимают хорошие места, и так если тебя будут просить о милости кому-нибудь, хлопочи не в пользу имени, но в пользу заслуг и добродетели, это будет настоящее средство быть счастливою, чего тебе желаю».[122]