– Готов и этим путем с вами разделаться, если вы того желаете.
Исходя от такого человека, вызов был настолько оскорбителен, что муж Анны Леопольдовны забыл свою обычную робость и осторожность и дал волю своим чувствам. «Да ему говорили о низвержении Бирона, и он с удовольствием слушал эти речи; он приветствовал бы восстание, направленное к тому, чтобы вернуть ему власть, вырванную из его рук низким авантюристом…» Но тут вмешался Ушаков:
– Если вы будете вести себя как следует, то все будут почитать вас отцом императора; в противном случае будут считать вас подданным нашего и вашего государя. По своей молодости вы были обмануты; но если бы вам удалось исполнить свое намерение, нарушить спокойствие империи, то я, хотя с прискорбием, обошелся бы с вами так же строго, как с последним подданным его величества.
Бирон вызвал эту сцену только для того, чтобы получить от собрания подтверждение своего авторитета, что казалось необходимым ввиду предшествовавших событий. Он продолжал более спокойным тоном:
– Волею покойной императрицы я всегда волен отказаться от дарованной ею мне власти, и если присутствующие полагают, что принц Антон-Ульрих достоин более меня, я готов им подчиниться.
Затем обращаясь к Остерману:
– Та ли это бумага, которую вы сами относили к государыне для подписи?
Впоследствии было доказано, что документ был подписан задним числом, и Бирон приказал отпечатать его тайно, еще прежде, чем он был подписан. Остерман подтвердил его подлинность, и быстро приспособляясь к обстоятельствам, предложил присутствующим подписать бумагу, что и было исполнено.[310] Собрание имело еще заседание на следующий день. Тем временем Бирон, через посредство Миниха предложил Антону-Ульриху сложить с себя военные чины,[311] и принцу пришлось подписать уже заготовленную просьбу об отставке. Но регенту и этого было мало. Он сделал вид, будто не ожидал этой отставки и не придает ей значения.
– Я вам не давал никаких чинов, и дело не в том, а в спокойствии всей империи. Советую вам некоторое время посидеть дома.
Антон-Ульрих понял, что его сажают под арест, и общее мнение было, что Бирон на этом не остановится. Говорили, что отца и мать императора отправят за границу или в какой-нибудь медвежий угол. В то же время в отношении Елизаветы Бирон проявлял почти рабскую угодливость, и можно догадаться, что у него было много причин поступать так в этой борьбе, первые шаги в которой были удачны для него. Он поспешил возобновить старинные переговоры, начатые покойным герцогом Голштинским, Фридрихом-Карлом. Этот зять Елизаветы письмом просил о займе в сто тысяч рублей, соглашаясь, чтобы эти деньги шли в приданое за единственной дочерью Бирона, Гедвигой, некрасивой и горбатой, как ее мать. Руку Гедвиги герцог просил для своего сына, будущего мужа Екатерины II.
Анна, неизменно относившаяся недружелюбно ко всему, исходившему из Голштинии, рассердилась, разорвала письмо и запретила упоминать об этом деле. Но регент не забыл этого. Лишь только явилась возможность действовать самостоятельно, он отказал князю Саксен-Мейнингенскому, сделавшему ему предложение, и брак, о котором императрица не хотела и слышать, был решен в несколько дней. Как драгоценно было для семьи Биронов это – хотя бы и косвенное – родство с Романовыми! Никто в это время еще не предвидел катастрофы, которая, через несколько часов, должна была помешать осуществлению этого проекта и неожиданным образом положить конец конфликту, грозившему гибелью Брауншвейгскому дому. 8 ноября после бала у Черкасского, Гедвига Бирон вернулась поздно домой и только что успела уснуть, как была разбужена криками, доносившимися из спальни родителей. Она бросилась туда и увидала отца, полуобнаженного, оборонявшегося против нескольких гвардейцев, бивших его прикладами и, наконец, унесших. Событие это известно. Вот подробности о нем, очищенные от фантастических рассказов, исказивших действительность.
В тот же день, 8 ноября, Миних был у Анны Леопольдовны и казался растроганным, при виде ее печали и беспокойства. Фельдмаршал сам едва скрывал свое разочарование и свою досаду, в интриге, в которой он участвовал, он сам оказался обманутым и сам проложил дорогу своему сопернику. Рассказывали, что, отправляясь во дворец, он встретил регента и что последний велел своему кучеру повернуть назад и вести его к его брату Густаву. В этом Миних увидел угрозу себе и, может быть, по этой или другой причине, высказал перед Анной Леопольдовной свои чувства к бывшему фавориту.
– Если бы вашему высочеству было угодно, я бы избавил ее от этого зловредного человека.
– Каким образом?
Он развил свой план. Бирон рассчитывал на верность Измайловского и Конногвардейского полков, потому что одним командовал его брат Густав, а другим его сын. Напротив, Преображенский полк, которым он, Миних, был генерал-поручиком, не находился под влиянием регента, и как раз была очередь этого полка дежурить, как при зимнем дворце, местопребывании императорской фамилии, так и при летнем дворце, где жил «зловредный человек». С горстью выбранных Минихом преображенцев он легко мог овладеть Бироном во время сна и представить его принцессе.
Анна Леопольдовна испугалась; но собственно ей уже нечего было терять. Все предвещало ее будущее изгнание. Она попросила только, чтоб ее муж ничего не знал. Она боялась его щепетильности и предоставляла ему, как и себе, в случае неудачи, от всего отказаться. Рисковал один Миних. Для большей осторожности, проводив фельдмаршала, она уговорила Антона-Ульриха попросить свидания с регентом. Она сама, дрожа как лист, была с ним настолько почтительна, что, польщенный, он сделался с ней любезнее, чем обыкновенно, позвал принца с собою в манеж и, отправляясь обедать, расстался с ним очень ласково. Однако грустные мысли беспокоили его. Он заметил, что улицы имеют необычный вид. Редкие прохожие имели озабоченные лица. Его адъютант заметил, что в городе опасались революции в пользу принца Брауншвейгского. Он пожал плечами. С этим молодым человеком дело было покончено.
Миних должен был обедать в этот день со всей своей семьей у регента; он, конечно, не отказался от этого и имел совершенно спокойный и веселый вид. Он ужинал с Левенвольдом, много говорил, рассказывая о своих походах. Бирон слушал рассеянно и мрачно. Вдруг он спросил:
– А что граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?
Несмотря на свое самообладание, Миних вздрогнул, но, овладев собой, с самым естественным видом ответил:
– Не помню, чтоб я когда-нибудь предпринимал что-нибудь чрезвычайное ночью; но мое правило всегда пользоваться всяким благоприятным случаем.
Возвратившись от регента, ложась спать, Миних велел разбудить себя в два часа утра. Тогда, взяв с собой самого преданного и самого энергичного из своих адъютантов, полковника Манштейна, он отправился в Зимний дворец, где, бывшая в заговоре, Юлия Менгден ожидала их. Она отправилась предупредить герцогиню, которая спала с мужем.
– Что такое? – спросил Антон-Ульрих.
– Ничего, оставайтесь в постели.
Миних хотел, чтоб она последовала за ним, но она отказалась, согласившись только на то, чтобы собрать около себя караульных офицеров и объявить им о совершающемся событии. Она поцеловала при них фельдмаршала и просила их поддержать его. Все уверяли, что последуют за ним. Он выбрал тридцать гренадеров и трех офицеров. Стража в летнем дворце состояла из трехсот человек, которым был дан приказ стрелять при приближении более двух человек, но Миних рассчитывал избежать столкновения. Он остановил свой маленький отряд за сто шагов и послал парламентера. Последний привел с собой от караула двух парламентеров, которые, узнав своего командира, уверили его, что ни они, ни их люди не шелохнутся. Тогда Миних двинулся вперед и приказал Манштейну с двенадцатью гренадерами проникнуть в покои регента. Часовые у дверей дали им войти. Остальное известно.
Бенигна Бирон выбежала за уносимым мужем на улицу в одной рубашке. Манштейн приказал одному солдату вернуть ее во дворец. Гренадер взял на руки хрупкое и безобразное созданье, посмотрел на него, плюнул и бросил свою ношу на кучу снега. Она замерзла бы там, если б один более человечный капитан не озаботился укрыть ее и препроводить в ее дом, уже постигнутый разорением. Возвращаясь, маленький отряд Миниха завладел Густавом Бироном, который яростно защищался, и Бестужевым, воображавшим, что, несмотря на его преданность регенту, он арестован по его приказанию. В Зимнем дворце Антон-Ульрих спал, а Анна Леопольдовна, обезумев от страха, искала помощи у сына Миниха, который, как камергер, спал в передней маленького Ивана. Открывая глаза, он увидел сидевшую на его постели герцогиню и понял, что происходило. Послали за Остерманом, но он встретил посланного стонами и сказал, что находится при смерти. К нему привели людей, которые его уверили, что видели регента в руках преображенцев; тогда он соскочил с постели и побежал во дворец.
311
В просьбе от имени принца Антона говорилось к имени императора: «Я ныне, по вступлении вашего императорского величества на Всероссийский престол, желание имею мои военные чины низложить, дабы при вашем императорском величестве всегда неотлучным быть». 1-го ноября в ответ на эту просьбу дан был указ Военной коллегии, подписанный по обычаю: «Именем его императорского величества Иоганн, регент и герцог». В указе говорилось: «Понеже его высочество, любезнейший наш родитель желание свое объявил имевшиеся у него военные чины низложить, а мы ему в том отказать не могли, того ради через сие Военной коллегии объявили для известия». (Дело Миниха. Шетарди. Финч.)