Елизавета Дмитриева
Царство живых
***
Так посланья любви пишешь, нежно и бережно:
Ты почти что и веришь, и все же не веришь, но -
Невозможное нам, все возможно открытости ночи.
(Равнозначно словам: «я люблю тебя очень» -
«Я ищу для тебя очки, для тебя – очки!»)
И в пещере за двести миров зажигают огонь светлячки.
Вот экран, а вот я, а вот рядом и брат, и сестра -
Это мир на земле, это светлость костра.
Наше пламя негаснущих рук,
Этот мир, как светильник, в котором заключена я.
Так земля довершает свой круг, новый день начиная.
***
Засыпала Лидия, преданная усталостью – да пусть смотрят.
Пели волны, глаза слипались, бессилью вторя.
Лидия засыпала, вода светлела у края моря.
В полусне любовалась: он шел, не задев ни рифа,
И вулкан колокольных волн водой его окроплял,
И смотрела, как в белоснежном порту Коринфа
Сходит брат ее со сверкающего корабля.
Полемика
земля.
Господи, да – я лгу.
Это пора кончать.
Время быть на лугу
Сусликов и зайчат.
Не пожалеть лакун
Вышвырнутого пня.
Видишь, мертва и лгу?
Так отпусти меня.
земля.
Они говорят, надоест им жизнь
И лягут к земле, и умрут. Но я
Только платье травы на себя примерила б
Зелёное,
Изумрудное!
Даже нищее, даже полынь и сныть,
Что хранимы духом земли и плах:
Когда ж, наконец, мне удастся все тело смыть,
То полой флейтой трава прорастет в холмах.
небо.
Образ сердца, человечьих житниц,
Кто тебя поставил сторожить нас,
Небо небо голубой берилл,
Кто создал фатиновые горы,
И хранит наш многолюдный город,
И меня красивой сотворил?
На Книгу Бытия
"Если б поверить, что видят обиду нашу, и что она учтена,
Если бы четко знать, что рука моя не напрасное сотворит.
Каждый строил себе дворец и обрушивалась стена,
Каждый пьесу писал и боль нарушала ритм.
Но разве план божественный женственно не хитёр?
Разве можно на каждого платье с одних лекал?"
…При полуденном зное человек сидел у входа в шатер
И трое путников показались издалека
Танец
Быть позволь.
Не лампадой – позволь отраженьем огня,
Быть – старательным контуром мела,
Повторением в танце шагов.
Оттолкнувшись от камня тоски по Тебе,
Развернуться к рассвету.
Расскажи, есть ли большая боль, чем искать?
Есть ли радость нежней, чем навечно найти?
Да и времени нет:
Это так. Просто так.
Колыбель для младенца, покуда не встал.
Покажи нам, как мудро украшен наш мир:
Водопады, дельфины и сердце Земли.
(И горячее сердце Земли).
И горячее сердце – его и – ее.
Настоящее сердце! Живое – ее!
И тогда я сыграю тенями ветвей
Это пламя.
***
Даже если бы не имела радости, как отречься?
В храме золотом песен славен, в полях – травой.
Нежной как облаком, гладится звук – буколики.
Август, и новый век, и золотой младенец -
Знаешь, куда ж мне деться?
Я буду живая завтра.
Когда ноги окрепнут, бегать открытой дорогой,
Не боясь василисков, и аспидов, и тираннозавров
Колыбельная солнцу
Перед смертью последняя просьба положена мне.
Если так, ты же знаешь, я силой мне данной такой
Сотворила бы снег и вечерние дли́ны теней,
Тайным пением тихим земли утвердила б покой.
Пусть последнее, что я увижу, когда я уйду,
Будет ветер, срывающий листья сухие несмело,
Где сливаются
Время
И мысли,
И дух
Размывается в белом.
Где присуща любовь, но любовь бессловесней земной:
Любоваться любым-не жалеть-обладать не желать.
И надежда на дом, и надежда пребудет со мной!
И – ещё повторяю – любви белоснежная гладь.
Где толкуют снежинки премудро о тайне планет.
(Я уйду и умру, но у смерти меня отвоюй).
Не о смерти и боли – о нет, белоснежная, нет!
Не о смерти – о свете.
(Дай руку прижаться твою).
Маленькому волхву
Я пишу к тебе, мое дорогое солнце,
Тщетно и суеверно. Да не коснется
Странная горечь плодов перезрелых слова,
Да ничего усталого или злого,
Только малая песня (скрытая облаками,
Или сжатыми кулаками) -
Словно гладью – камень.
Выйди на берег, сядь же со мною рядом,
А́дам ты, А́дам!
Вспомни диснеевским заревом, – но не адом.
Пыль бездорожья смой.
.
.
.
Мальчик молится на звезду, а как вырастет,
Так она его
возвратит
домой.
Зимняя мозаика