Нарышкин. Посмотрите-ка, что с ними делается!
Головкин. Точно влюбленные.
Голицын. Как на икону крестятся.
Головкин. Царь-священник.
Нарышкин. Не человек, а Бог.
Анна (тихо). Видишь, Павлушка, как они тебя любят!
Павел. Да, любят. Вот бы на что поглядеть господам якобинцам – узнали бы, что крепко сижу на престоле. (Солдатам.) Спасибо, ребятушки!
Солдаты. Рады стараться, ваше величество! Ура! Ура!
Кушелев (становясь на колени). Осанна в вышних! Благословен Грядый во имя Господне!
Павел (подымая глаза к небу). Не нам, не нам, а имени твоему, Господи!
Елизавета (тихо Александру). Какая мерзость!
Действие третье
Библиотека – приемная Павла. Книжные шкафы красного дерева с бронзою. На стенах – виды Гатчины и Павловска. Канапе и кресла, обитые сафьяном. Налево – дверь в парадные апартаменты; направо – через коридор, в кабинет-спальню Павла. В глубине – окно на Нижний Летний сад. У окна маленький столик с бумагами, перьями и чернилами. Полдень. Сперва – луч бледного зимнего солнца; потом – сумерки. Оттепель, мокрый снег хлопьями.
Павел. Мария Федоровна. Александр. Константин. Елизавета. Пален. Роджерсон, лейб-медик. Кутайсов. Аргамаков, плац-адъютант Михайловского замка. Марин, поручик.
Мария Федоровна входит слева, лейб-медик Роджерсон – справа; посередине комнаты встречаются, почти сталкиваются.
Мария Федоровна. Где он? Где он?
Роджерсон. Не угодно ли будет обождать вашему величеству: государь никого принимать не изволят, – меня сейчас прогнали.
Мария Федоровна. Aber um Gottes willen, доктор, что случилось?
Роджерсон. Я и сам не знаю. Кажется, во время обычной прогулки верхом по Летнему саду его величеству дурно сделалось. Обер-шталмейстер Кутайсов бросился на помощь, но все уже прошло, только молвить изволили: «Я почувствовал, что задыхаюсь», – вернулись домой.
Мария Федоровна (всплескивая руками). Господи, Господи, что ж это такое?..
Роджерсон. Не извольте беспокоиться, ваше величество! Даст Бог, все обойдется. Маленький припадок удушья. Должно быть, действие оттепели. Надо бы кровь пустить. Ну да. Бог даст, и так обойдется.
Мария Федоровна. Ах, нет, нет, разве вы не видите, – он болен, не спит, не ест и все такой грустный… Я не знаю, что с ним… Гляжу на него, и сердце болит… и страшно, страшно…
Из дверей слева – Александр и Константин. Подходят к Марии Федоровне и целуют у нее руку.
Мария Федоровна. Слышали, дети, государь болен?
Константин. Государь болен, а мы под арестом.
Мария Федоровна. Под арестом? За что?
Константин. Бог весть. Сейчас водили в церковь присягать.
Мария Федоровна. Кому? Зачем?
Константин. Государю императору Павлу I. А зачем – неизвестно. Должно быть, усомнились в первой присяге. Только отчего вторая лучше первой – опять неизвестно.
Мария Федоровна (всплескивая руками). Боже мой, Боже мой, я ничего не понимаю!
Входит Пален.
Пален. И я ничего не понимаю.
Мария Федоровна. Граф! Наконец-то…
Пален. Извините, ваше величество, я к государю.
Мария Федоровна. Нет, нет, постойте, вы нам должны объяснить. Ради Бога…
Пален. Я уже имел честь докладывать вашему величеству: я ничего не понимаю.
Мария Федоровна. Петр Алексеевич, Петр Алексеевич… Я хочу знать, слышите, я хочу знать все… Я вам приказываю… Мы здесь все вместе, одни, и можем обсудить на семейном совете…
Пален. Какой уж тут совет семейный!.. А впрочем, одну минутку, ваше величество. (Говорит в дверь направо.) Поручик Марин, вы? Ну, ладно. Смотрите же, сударь, от дверей ни на шаг, и если кто пройдет, доложить извольте немедленно. (Возвращаясь – к Марии Федоровне.) Итак, вашему величеству угодно?.. (Роджерсону.) Куда вы, господин доктор, подождите, сделайте милость: вы нам нужны, вы нам теперь нужнее, чем кто-либо.
Роджерсон. Даст Бог, все обойдется.
Пален. Кажется, без вас не обойдется.
Мария Федоровна. Да говорите же, говорите, граф, что такое?..
Пален. А то, ваше величество, что надо быть готовым ко всему. Мы объявляем войну пяти-шести европейским державам.