— Где ты взял табак и трубку? — спросил я, потому что на Горе ничего подобного нет.
— Как ты понимаешь, — ответил Парп, — эту привычку я приобрел на Земле, и так как я несколько раз в качестве агента царей-жрецов возвращался на Землю, мне удавалось потакать ей. С другой стороны, в последнее время я стал выращивать собственный табак внизу в рое под лампами.
Пол у меня под ногами подскочил. Трон накренился, потом встал на место.
Парпа, казалось, больше беспокоит трубка, которая грозила снова потухнуть, чем раскалывающийся рядом мир.
Наконец ему удалось справиться с трубкой.
— А ты знаешь, — спросил он меня, — что это Вика отогнала золотых жуков, когда Сарм послал их на армию Миска?
— Нет, — ответил я, — не знал.
— Смелая девочка.
— Это я знаю, — сказал я. — Действительно замечательная и красивая женщина.
Парпу как будто понравились мои слова.
— Да, я тоже так считаю, — сказал он. И печально добавил: — И мать у нее была такая же.
Вика зашевелилась у меня на руках.
— Быстрее, — сказал Парп, будто чего-то испугался, — унеси ее отсюда, пока она не пришла в себя. Она не должна меня видеть!
— Почему?
— Потому что она меня презирает, а я не вынесу ее презрения.
— Думаю, нет.
— Иди, — просил он, — иди!
— Покажи мне дорогу.
Парп торопливо выбил трубку о ручку трона. Пепел и невыкуренные крошки табака повисли в воздухе, как дым, а потом разлетелись. Парп сунул трубку в сумку. Он проплыл с трона на пол и, касаясь поверхности через каждые двадцать ярдов, направился к выходу.
— Иди за мной, — сказал он.
Держа Вику на руках, я последовал за Парпом, чья одежда вздымалась и опадала на ходу, как будто он плывет в воде.
Скоро мы достигли стальной двери, Парп повернул ручку, и дверь поднялась.
Я увидел, как снаружи два снежных ларла повернулись мордами к входу. Цепей на них не было.
Глаза Парпа расширились от ужаса.
— Я думал, они уйдут, — сказал он. — Я их освободил, чтобы они не погибли в цепях.
Парп снова повернул ручку, дверь начала опускаться, но один из ларлов с диким ревом бросился к ней и успел просунуть половину тела и одну длинную когтистую лапу. Мы отскочили. Дверь прижала ларла, а он, испуганный, нажал на нее, и она погнулась. Ларл попятился, но дверь, несмотря на усилия Парпа, не закрывалась.
— Ты был добр, — сказал я.
— Я был дурак, — ответил Парп. — Всегда был!
— Но ты ведь не мог знать.
Вика откинула одежду с лица и попыталась встать.
Я поставил ее, а Парп отвернулся, торопливо закрывая лицо одеждой.
Я стоял у двери с мечом в руке, чтобы отогнать ларлов, если они попытаются войти.
Вика стояла чуть за мной, глядя на заклиненную дверь и на двух зверей за ней. Но тут она заметила Парпа, негромко вскрикнула, посмотрела на ларлов и снова на Парпа.
Краем глаза я видел, как она протянула руку и направилась к Парпу. Отвела его одежду и коснулась лица. Его глаза наполнились слезами.
— Отец! — заплакала она.
— Дочь моя! — ответил он и нежно обнял девушку.
— Я люблю тебя, отец.
И Парп зарыдал, опустив голову на плечо дочери.
Один из ларлов заревел, такой голодный рев обычно предшествует нападению.
Я хорошо знал этот звук.
— Отойди в сторону, — сказал Парп, и я едва узнал его голос.
Но отошел.
Парп стоял в дверях, держа в руках крошечный серебряный цилиндр. Я тысячу раз видел, как он прикуривал от него трубку. Когда-то я принял его за оружие.
Парп повернул зажигалку и направил ее в грудь ближайшего ларла. Нажал, и неожиданно вылетела струя огня Она отбросила Парпа на пять футов назад, а ближайший ларл взревел, дико взметнул лапы, оскалил клыки, белоснежная шерсть на груди почернела, на том месте, где было сердце зверя, образовалась дыра. Ларл дернулся и упал, растянувшись на камне.
Парп убрал маленькую трубку.
— Можешь ударить ларла в сердце? — спросил он.
Для этого нужен исключительно удачный удар мечом.
— Если будет возможность, — ответил я.
Второй ларл, разъярившись, присел, готовясь к прыжку.
— Хорошо, — не мигнув, ответил Парп. — Иди за мной!
Вика закричала, я крикнул Парпу, чтобы он остановился, но Парп бросился вперед, прямо в челюсти второго ларла, тот схватил его и начал бешено трясти, а я оказался у его лап и ударил ножом между ребер, прямо в сердце.
Полуразорванное тело Парпа, с переломанной шеей, со сломанными руками и ногами, выпало из челюстей зверя.
Вика со слезами кинулась к нему.
Я снова и снова бил мечом, пока ларл не затих.
Тогда я подошел и встал за Викой.
Она стояла на коленях у тела. Повернулась, посмотрела на меня и сказала:
— Он так боялся ларлов.
— Я знал многих храбрецов, — ответил я, — но такого храброго человека, как Парп из Трева, не встречал.
Она прижалась к изуродованному телу, шелка ее одежды покрылись кровью.
— Мы закроем тело камнями, — сказал я. — И я сниму шкуры с ларлов. Идти далеко, и нас ожидают холода.
Она посмотрела на меня полными слез глазами и кивнула.
33. ИЗ САРДАРА
Мы с Викой, одетые в шкуры снежных ларлов, направились к воротам в мрачной черной ограде, окружающей Сардар. Путешествие было необычным, но недолгим. Мы перепрыгивали через пропасти, почти плыли в холодном воздухе, и я говорил себе, что Миск, его цари-жрецы и люди, инженеры роя, проигрывают битву, которая решает, могут ли цари-жрецы и люди, действуя вместе, спасти мир, или в конце концов Сарм, перворожденный, победит, и мир, который я так люблю, превратится в обломки, сгорающие в пламенеющем погребальном костре Солнца.
Путь от ворот до владений царей-жрецов в Сардаре занял у меня четыре дня, а на обратном пути уже на утро второго дня мы с Викой увидели обломки больших ворот и ограду — теперь упавшие и переломанные бревна.
Скорость возвращения объяснялась не тем, что мы спускались, хотя и это сыграло свою роль, а главным образом уменьшением силы тяжести. Я мог, держа Вику на руках, быстро продвигаться по тропе, которая в других условиях была бы опасной или совершенно непроходимой. Несколько раз я просто прыгал с одного участка тропы на сто футов вниз на другой участок; иначе мне пришлось бы пройти между этими пунктами не менее пяти пасангов. Иногда я вообще отказывался от тропы и двигался напрямик, от одного утеса к другому. Когда на утро второго дня мы увидели ворота, ослабление силы тяжести достигло максимума.
— Это конец, Кабот, — сказала Вика.
— Да, — согласился я, — я тоже так считаю.
С того места, где мы стояли на тропе, едва держась на ногах, видна была огромная толпа, из представителей всех каст Гора. Люди толпились у остатков ограды и со страхом глядели на горы. Впереди в несколько рядов, насколько я мог видеть в обе стороны, стояли люди в белой одежде посвященных. Даже с того места, где мы стояли, слышался запах бесчисленных жертвенных костров, запах горящего мяса босков, тяжелые испарения ладана, кипящего в больших котлах, подвешенных на цепях над кострами. Мы слышали непрерывные гимны, видели, как посвященные простираются ниц, умоляя царей-жрецов о милости.
Я снова взял Вику на руки и, наполовину идя, наполовину плывя, направился вниз, к развалинам ворот. Когда нас увидели, в толпе послышались громкие крики, потом все стихло, все смотрели на нас.
Мне вдруг показалось, что Вика стала тяжелее, и я сказал себе, что, должно быть, начинаю уставать.
Я прыгнул с тропы на дно небольшого ущелья и сильно ударился ступнями при приземлении. Очевидно, неверно рассчитал расстояние.
Теперь нужно прыгнуть на другую сторону, футов на тридцать вверх. Нужен всего один прыжок. Но прыгнуть я сумел только на пятнадцать футов, задел ногой камень и услышал, как он с грохотом катится вниз. Я снова прыгнул, вложив на этот раз в прыжок все силы, перепрыгнул через край ущелья футов на десять и приземлился между ущельем и воротами.