Может, ей угрожают страшные звери или еще более страшные люди.
Может, она, моя вольная спутница, лежит скованная в желто-голубом рабском фургоне, или подносит выпивку в таверне, или украшает сад удовольствий какого-нибудь воина. Может даже, стоит на помосте аукциона где-нибудь на улице Клейм в Аре.
— Я буду возвращаться в Ко-ро-ба время от времени, — сказал я, — чтобы узнавать, не вернулась ли она.
— Может, она попытается добраться до своего отца Марлениуса в Вольтайских горах, — предположил Олдер Тарл.
И это возможно, подумал я, так как Марлениус после своего свержения с трона жил как изгнанный убар в Вольтае. Было бы естественно, если бы она направилась туда.
— Верно, — сказал я, — и, услышав, что Ко-ро-ба восстановлен, Марлениус поможет ей туда добраться.
— Это правда, — сказал Олдер Тарл.
— А может, она в Аре, — предположил Торм.
— Если это так и Казрак об этом узнает, он вернет ее.
— Хочешь, я пойду с тобой? — спросил Олдер Тарл.
Конечно, его меч мне бы пригодился, но я знал, что его первейший долг
— перед городом.
— Нет, — ответил я.
— Ну что ж, — сказал Торм, беря свиток на плечо, как копье, — значит остаемся мы вдвоем.
— Нет, — сказал я, — иди с Тарлом.
— Ты понятия не имеешь, каким полезным я могу быть, — заявил Торм.
Он прав, я об этом понятия не имею.
— Прости, — сказал я.
— В восстановленном городе нужно будет изучить множество свитков и составить их каталог, — заметил Олдер Тарл. — Конечно, — добавил он, — я сам могу этим заняться.
Торм задрожал от ужаса.
— Никогда! — закричал он.
Олдер Тарл захохотал и подхватил маленького писца на руки.
— Желаю тебе добра, — сказал он.
— И я желаю вам добра, — ответил я.
Он повернулся и, ни слова больше не говоря, ушел. Торм по-прежнему торчал у него из-под мышки. Он несколько раз попытался ударить Тарла свитком, но это ни к чему не привело. Исчезая, Торм прощально взмахнул свитком.
Я поднял руку.
— Желаю тебе добра, маленький Торм, — сказал я. Мне будет не хватать его и Олдера Тарла. И отца, отца. — Всем вам желаю добра, — негромко сказал я.
Я посмотрел на Сардар.
Вот я снова один.
И мало кто, почти никто на Горе не поверит мне.
И на моем старом мире, вероятно, тоже мало кто мне поверит.
Может, так оно и лучше.
Если бы я сам не пережил всего этого, смог ли бы я сам, Тарл Кабот, поверить в это? Нет, откровенно сказал я себе. Зачем же тогда я написал все это? Не знаю. Просто мне казалось, что стоит записать, независимо от того, поверят или нет.
Остается мало что сказать.
Несколько дней я провел вблизи Сардара в лагере людей из Тарны, с которыми был знаком раньше. К сожалению среди них не было моего друга, сурового величественного светловолосого Крона из Тарны, из касты работников по металлу.
Эти жители Тарны, в основном мелкие торговцы, пришли на осеннюю ярмарку Се-Вар. Она только начиналась, когда ослабла сила тяжести. Я оставался с ними, принимал их гостеприимство, встречался в делегациями многочисленных городов, прибывавших к Сардару на ярмарку.
Систематически и настойчиво я расспрашивал жителей разных городов о Талене из Ара, надеялся найти какую-то нить, которая приведет меня к ней. Может, всего пьяное воспоминание какого-нибудь пастуха о красавице, встреченной в таверне Коса или Порт-Кара. Но несмотря на все усилия, я ничего не узнал.
Итак, мой рассказ заканчивается.
Но я должен рассказать еще об одном происшествии.
35. НОЧЬ ЦАРЯ-ЖРЕЦА
Это произошло в последнюю ночь.
Я присоединился к группе жителей Ара, некоторые из них помнили меня по осаде Ара, семь лет назад.
Мы оставили ярмарку Се-Вар и огибали Сардар, прежде чем пересечь Воск на пути в Ар.
Мы устроили лагерь.
Сардар все еще был виден на горизонте.
Ночь была ветреная и холодная, и три луны Гора ярко освещали серебристую траву на полях, прихваченную холодным ветром. В воздухе чувствовалось приближение зимы. Накануне был сильный заморозок. Прекрасная дикая осенняя ночь.
— Клянусь царями-жрецами! — воскликнул кто-то, указывая на хребет. — Что это?
Я вместе с остальными вскочил на ноги и обнажил меч, глядя туда, куда он указал.
Примерно в двухстах ярдах от лагеря, в сторону Сардара, утесы которого хорошо были видны на фоне черного звездного неба, показалась странная фигура. За ней вставала одна из белых лун Гора.
Все, кроме меня, испустили крики ужаса и изумления. Мужчины схватились за оружие.
— Надо убить его! — кричали они.
Я сунул меч в ножны.
На фоне самой большой из трех маленьких быстрых лун Гора хорошо выделялись антенны и большая, похожая на лезвие фигура царя-жреца.
— Подождите! — крикнул я, побежал по полю и на небольшой холм, где он стоял.
На меня смотрели два больших глаза, золотых и светящихся. Антенны раскачивали на ветру, но нацелились на меня. На одном глазу виднелся шрам, оставленный лезвием Сарма.
— Миск! — крикнул я, подбежал к царю-жрецу и поднял руки, и он коснулся их антеннами.
— Приветствую, Тарл Кабот, — послышалось из переводчика Миска.
— Ты спас наш мир, — сказал я.
— Для царей-жрецов он пуст, — ответил Миск.
Я стоял под ним, глядя вверх, и ветер развевал мои волосы.
— Я пришел повидаться с тобой в последний раз, — сказал он, — потому что между нами роевая правда.
— Да, — ответил я.
— Ты мой друг, — сказал он.
Сердце мое дрогнуло.
— Да, — подтвердил он, — в нашем языке теперь есть это выражение, и ты научил нас, что оно значит.
— Я рад, — сказал я.
В эту ночь Миск рассказал мне, как обстоят дела в рое. Еще немало времени пройдет, прежде чем установится нормальная жизнь, снова заработает смотровая комната и будет восстановлен поврежденный купол, но люди и цари-жрецы работают над этим рука об руку.
Корабли, улетевшие из роя, теперь вернулись, потому что, как я и опасался, их враждебно встретили города Гора и посвященные. Сами корабли посчитали экипажами такого типа, который запрещен царями-жрецами, и на их пассажиров нападали именем тех самых царей-жрецов, от которых они прилетели. В конце концов те, кто хотел оставаться на поверхности, высадились далеко от своих родных городов и рассеялись как бродяги по дорогам и чужим городам планеты. Другие вернулись в рой, чтобы участвовать в работе по его восстановлению.
Тело Сарма, в соответствии с обычаем царей-жрецов, было сожжено в помещении Матери, потому что он был перворожденным и его любила Мать.
Миск, по-видимому, не таил на него зла.
Я удивился этому, но потом мне пришло в голову, что я тоже не злюсь на него. Он был сильный противник, великий царь-жрец и жил так, как считал должным. Я всегда буду помнить Сарма, большого и золотого, в его последнюю минуту, когда он оторвался от золотого жука и стоял, высокий и прекрасный, в рушащемся рое.
— Он был величайшим из царей-жрецов, — сказал Миск.
— Нет, — возразил я, — Сарм не был величайшим из царей-жрецов.
Миск вопросительно посмотрел на меня.
— Мать не царь-жрец, — сказал он, — она просто Мать.
— Знаю, — ответил я. — Я не ее имел в виду.
— Ну, да, — сказал Миск. — Наверно, величайший из всех живущих царей-жрецов Куск.
— И не Куска я имел в виду.
Миск удивленно смотрел на меня.
— Я никогда не пойму людей, — сказал он.
Я рассмеялся.
Я верил, что Миску действительно и в голову не приходит, что именно его, Миска, я считаю величайшим из царей-жрецов.
Но я так считал.
Он одно из величайших созданий, известных мне, яркий, храбрый, верный, преданный, неэгоистичный.
— А как молодой самец? — спросил я. — Он не погиб?
— Нет, — ответил Миск. — Он в безопасности.
Я почему-то был доволен. Просто, потому что больше нет разрушений, не тратятся жизни.