Данила, перебравшись на правый берег, всю дорогу думал, как бы это дело похитрее сотворить, но надежду на успех имел малую. Оба Буйносовы хитры и осторожны, самому не попасть бы в их капканы — и то слава богу.
Петр Иванов Буйносов-Ростовский сразу выделил Даниле кузнеца, и Сабуров, не заходя в избу, повел жеребца к ковальному станку. Навстречу ему из кузницы вышел рыжеватый красивый мужчина, косая сажень в плечах. Он поклонился воеводе, принял повод, завел жеребца за столбы. Ударил ребром ладони по подколенью, ласково прогудел: «Ножку». И конь послушно поднял копыто. Кузнец выбрал из связки подкову, примерил по копыту, отбросил, взял другую. Она пришлась впору. Работал коваль сноровисто, красиво и быстро.
—• Может, и другие подковы сменить? — спросил Сабуров кузнеца.
Мастер глянул на него исподлобья, улыбнулся, тряхнул рыжими кудрями и начал отдирать подкову на задней ноге,
— Не больно ты разговорчив, — заметил Данила. Ему плечистый нравился, и захотелось с ним поговорить.
— Мое дело — подкова. А говорить дьяки мастера.
— Зовут-то как?
— До сих пор Ильей звали.
— Роду-племени какого?
— Родителев не помню, — не глядя на воеводу, ответил кузнец и крикнул: — Эй, Андрюха, гвоздей принеси!
В дверях кузни появился молодой парень в кожаном фартуке, тоже высокий и плечистый. Он высыпал в ладонь кузнеца горсть гвоздей и снова скрылся под крышей.
— А прозвище у тебя како? — не унимался воевода.
— Говорят, что батя мой кузнецом был. Стало быть, Илья, сын Кузнецов.
— А молодой — брат?
— Он мне здесь в подмастерья дан. Тоже сирота.
— Женаты?
— Ему еще рано, а мне уже поздно. Себя бы прокор-
мить.
Проверив подковы, Сабуров вынул
сунул в ладонь кузнецу:
— Знатно работаешь, таких люблю.
— Спасибо, батюшка. Теперь хоть до Москвы скачи — подков не потеряешь.
— До Москвы — как бог велит, мне бы до Кузьмодемь-янска добраться.
Кузнец ничего не ответил, поклонился и зашагал к двери.
В воеводской избе уж и стол накрыт. Буйносов, борода до пупа, брюхо отвисло над приспущенным поясом, проворно выскочил из-за стола, подбежал к Сабурову, помог ему стянуть кафтан, поднял длань к шапке. Данила отстранил руку, сказал насмешливо:
— Не по роду честь воздаешь, Петр Иваныч. Буйносовы, я чаю, родовой хвост из-под Рюрика-князя тянут. А мы, Сабуровы...
— Ох, хо-хо] Кто ныне на хвосты смотрит?! А ты, я полагаю, двоюродным братом Борису Федоровичу Годунову приходишься?
— Троюродным.
— А он ныне одной нОгой на подножье трона встал. То и гляди...
— Сабуровы не Годуновыми знатны. У нас в родне и царицы были. О сем не забывай.
— Я помню, Данилушка, помню. Супротив пострижения бедной Соломонии я первый руку тянул.
Разгладив влажными ладонями волосы, Сабуров уселся на скамью. Слуги, хлопотавшие вокруг застолья, вышли. Буйносов разлил по чаркам вино. Выпили, заели пластовой квашеной капустой.
— Почитай, живем мы рядом, — утерев усы, заговорил Буйносов, — а в гостях ты у меня первый раз. Не по-соседски это, воевода.
— До гостевания ли ныне, князь. Казанские татары
сызнова голову поднимают, черемиса, чуваша все им в рот глядят. Мало того, камские вотяки, башкиры, как и восемь лет назад, к ним пристать хотят. А теперь, когда грозный царь немощен, наследника нет, нам остается только на себя надеяться. Я бы и сей день к тебе приехать не удосужился, да получен из Москвы указ осмотреть все понизовые города и крепости и донести о их ладности либо худости. . V .
— Стало быть, в Казани снова беспокойно?
— Казань-то стоит. Там у меня, почитай, полк, да у брата Богдана два. Казанцы в городе сидят смирно, а вот лесную черемису, камскую чудь волнуют. Посему Богдан поехал в Арске-крепости Гаврюшку Щекина проверить, в Лаишеве Степку Кайсарова посмотреть, в Тетюшах голова Невежа Оксаков, говорят, запил, в Олаторе князь Засекин заворовался. Мне велено у тебя побывать, потом кузьмо-демьянску крепость поглядеть. Говорят, плохо и медленно ее строят. По пути побываю в Чебоксари да кокшайский острог посмотрю. А потом, даст бог, и в Москву.
— Так ты, стало, Богдана Юрьича не увидишь ныне?— спросил князь после второй чарки.
— В Разрядном приказе велено встренуться,— Сабуров выпил тоже.