— Кланяйся ему моим земным поклоном. И попрошу тебя, Данилушка, пусть он Степку Кайсарова в приказе сильно бы не хулил. Он, я чаю, у него в Лаишеве непорядков найдет немало, крепость там дальняя, хилая, сам Степка горяч и молод, мало ли что...
— Сродни, что ли?
— Да зять он мой, будь неладен. Только служить начал. Пусть уж Богдан Юрьич пожалеет малого.
— Ладно, скажу. Вот ежели у тебя я найду прорухи, не помилую. А Степку надо пощадить. Кайсаровы, я знаю, люди хоть и не родовитые, зато честные. А тебя, многоопытного, всего насквозь прощупаю, так и знай! — Сабуров начал хмелеть, и его нелюбовь к родовитому Буйносову так и вырывалась наружу.
— Да что у меня щупать, Данилушка! Свияжск — кре-
пость особая, й посадили меня сюда, дряхлого, ради сеДйн моих, а не дела.
— Не скажи, князюшка, не скажи. Ты тут длани свои нагрел немало.
— А кто ныне не греет? Все, яко воробьи, клюют понемножку. А я к тому говорю, что никто на мои стены не полезет. Казань рядом, вон она, через реку наискосок стоит, стены острожьи крепки, еще до казанского взятья возведены. Чай, помнишь, как в Угличе самолучшие сосенки срубили, плотами перегнали и за две недельки крепостишку вздернули? Более тридцати лет прошло, каждый год что-то пристраиваем — чего тут смотреть... Выпьем давай еще чарку-другую, да и на покой. Я те девку сенную постель погреть пошлю. Есть тут у меня одна ягодка-малинка...
— Ой, хитер ты, княже Буйносов, — Данила погрозил Петру пальцем. — Чарку-другую я, конечно, изопью, ягодку попробую, но крепость ты мне все одно покажешь. И если что не так...
— Да покажу, покажу. Вот утром опохмелимся, и посмотришь. Мне такую махину в карман не спрятать.
В дверь бочком пролез подьячий. Вытянув лисью мордочку, пропел:
— Князюшко-батюшко, у нас гость во дворе.
— Кого еще бог принес? — недовольно, через плечо, спросил Буйносов.
— Прибежал из-под Лаишева голова Степан Кайсаров. Пустить?
— Ох ты! — воскликнул Сабуров. — На помине, как сова на овине! Зови! Поглядим, что за пташка твой зятек.
Мимо подьячего в избу вошел Кайсаров. Посреди горницы остановился, перекрестился на образа, бросил мокрую, смятую в руке шапку на лавку, утер рукавом бородку и усы:
— Бью челом тебе, боярин Сабуров, и тебе, князь Петр Иваныч. Простите за мокроту, на дворе ливень. В конце пути все же меня прихватил.
Буйносов, широко раскинув руки, шагнул к зятю, обнял, поцеловал трижды.
— Разболокайся и — за стол.
— Хорошо ли доехал? — спросил Сабуров, когда Степка уселся на скамью.
— По Каме лодка бежала, слава богу, ходко, а вот по Волге спроть течения намаялись. Не только у стрельцов, но и у меня руки измозолились в кровь, — и он показал багряные ладони.
— К тестю погостить?
— Смилуйся, боярин. В такую даль — ЛОгостить. По делу я.
— Крепость на кого оставил? — сурово спросил Буйносов.
— На Митьку Болтина. Мужик надежный.
— Надежный-то надежный, а к тебе с проверкой Богдан Сабуров из Казани выехал. Приедет, а головы кре. постного нету.
— Ладно, не бранись, княже, — Сабуров налил вина, подвинул чарку Кайсарову. — Ты сперва согрей гостя, потом и спрашивай. А с Богданом мы договоримся как-нибудь.
— Мог бы Митьку послать, — с напускной суровостью упорствовал Петр.
— Мог бы, мог бы... К тебе в гости зятюшка любимый приехал, а ты с упреками. На, выпей, потом о деле скажешь.
Степка в трудном пути оголодал, а после чарки осмелел и начал усердно поглощать оставшуюся телятину, овсяную кашу на сале, пироги с грибами. Сабуров глядел на него искоса, усмехался. Буйносов то и дело подвигал гостю чарку. Данила нюхом чуял, что Степка прискакал в такую даль не по пустому делу. Наверняка что-нибудь натворил и приехал к тестю за помощью. И, может, дело это и есть та зацепка, которая так нужна сейчас Сабурову. Не зря же хозяин старается поскорее оглушить гостя хмелем и увести на покой.
— Ты на хмельное-то не особенно налегай, — сказал Данила. — На голодно брюхо упьешься и о деле сказать не сможешь.
— Дело, оно не волк, в лес не убежит. Завтра поговори^ — торопливо откликнулся Петр Иванович и налил зятю полный ковш медовой браги. Тот вылакал его не отрываясь, и через малое время уткнулся в миску с кашей. Буйносов хотел позвать слуг, чтобы Степку унесли, но Данила проворно поднялся, взвалил Кайсарова на плечо:
— Указывай, князь, куда нести. Зачем слугам его по-называть? Воевода все-таки.
Потом выпили еще по чарке, поговорили о том о сем, и Данила попросился на покой. Буйносов указал ему отдельную спаленку, пожелал доброй ночи, и они расстались.