Перед сном Настя позвала Ермила и Андрюшку, сказала:
— Завтра чуть свет тронемся.
— Не торопись, Настасьюшка. Мужики обутки по корням да кочкам растрепали, почти босы идут. Многие подались лыко драть. Завтра лапти плести будут. Да и еду надо добыть...
— А если погоня?
— Барину не до погони. Он головешки считает.
Усталые мужики заснули мертвецким сном. А Насте,
хоть и она устала не меньше, не спится. Мысли одна другой тревожнее. Сколько же займет этот путь? Оба раза она проделывала его на коне без всяких забот — отец кормил ее, обогревал, опекал. Даже в седле они за день пути изматывали все силы. А тут пешком,-да с такой оравой. Чем-то надо кормиться, одеваться, обуваться. Много ли прошли, а лапти истрепали. Да и примут ли черемисы такое множество чужих людей? ...А названный братец — ой, пригож. Только молчалив, застенчив. Вон Дениска, тот уж и посвататься успел. Идет Насте двадцать первое лето, сердечко любви просит, ласки. Сколько она на цепи, как собачонка, сидела, натосковалась по живому слову, по человечьему теплу. Сейчас бы ходить ей с суженым по лугам, цветы собирать, венки плесть. А у нее впереди неве-домость одна, тяготы, страх. Нет, любовные мысли из головы надо выбросить, сердце сжать в кулак, на парней глядеть ровным взглядом. Особенно Дениски надо опасаться. Язык у парня медовый, глаза голубые,-кудри золотистые. И нахален, пес. Не-успел увидеть, и уже сватается.
Так в думах тревожных и уснула Настя в веточном шалаше, специально для нее Дениской излаженном.
Пока бежали от бека подалее, мало о чем думали. Лишь бы не догнали, только бы дальше, в глушь, в сокрытие. А утром-на привале задумались: надо бы старшего избрать* пора и о жратве поговорить. Стали кричать:
— Настасью давай в вожатые!
— Она по этой дороге бегала, все путя знает!
— Девка она боевая!
Настя протестовала:
— Старше меня есть. Вот дядя Ермил...
— Я лучше рядом похожу, — кузнец тоже указал на Настю. — Если совета спросишь, дам.
— Я одна середь вас. Неужто мужиков не укажете? Вот Андрейка есть, Дениска...
— Их мы не знаем! Будем тебя слушаться.
На том и порешили. Настя согласилась, сказала:
— Тогда слушайте. Многие ночью лыка надрали, лапти плетут. А их можно ладить по вечерам. Днем на охоту ■ пойдем — кормов у нас совсем нет. Кто стрелы умеет делать, делайте, кто петли вязать мастер, вяжите. Западни ройте. Собирайте ягоду, грибы, орехи. Все в один котел.
— В лесу с голоду не подохнем. Ты вот что нам скажи: примут ли нас черемисы?
— К башкирам и татарам наши отцы и раньше бегали. Их там ловили и Бекбулату возвертали. Может, и нас?
— Ранее бегивали по одному, — объясняла Настя. — Ныне нас полсотни человек. Земли у черемис необъятные, испросим позволенья, осядем на месте, заложим деревеньку. Нам бы только батю найти.
— Чо там думать?! Хуже не будет.
— Обратно ходу нет! Лучше в петлю головой, чем к Бекбулату.
— На промысел пошли!
— Вдруг погоня заявится?!
— Более суток прошло. Будь она послана — догнала
бы давно.
— Сторожей все же выставить!
Покричали, погалдели и разошлись в лес во все стороны.
* * *
Зверья в лесу было много. Андрейка подстрелил четырех откормленных зайцев, Дениска завалил небольшого кабана. Они совсем было собрались идти назад, как вдруг в стороне услышали стон. Дениска первым выскочил на
•
просеку и увидел ветхую телегу. Около колеса лежал, подвернув голову к плечу, мужик. Голая спина его была окровавлена, вокруг раны, около шеи, вился рой крупных зеленых мух. На телеге была молодая женщина, она лежала, откинув левую руку в сторону. Сарафан расхлестнут посередине. На руке, приткнувшись к титьке, вздрагивает дите, облепленное комарами. Баба, видать, в беспамятстве; она стонет и дышит тяжело, вздымая грудь.
— Мати пресвятая богородица, да что же это?! — воскликнул Дениска, подойдя-к телеге. Баба открыла глаза, хотела правой рукой прикрыть наготу, не смогла. Андрейка закинул подол на ее живот.
— Дитя... спасите... люди добрые, — сухими, истрескавшимися губами прошептала баба.
— Кто это вас? — спросил Андрейка.
— Басурманы... Мужика зарубили... саблей, надо мной надругались... коня увели. Доченьку... Настёночку, ради христа...
Дениска принял на руки девочку, смахнул с ее тельца кровососов. Девочка зашевелила ручонками, пискнула. Личико ее синее, видно ребенок кричал до изнеможения.
— Много их было?
— Коло сотни... Богом заклинаю... дитя не бросайте...
— Как же можно? — Дениска взял откинутую руку, положил бабе на грудь. — И тебя, и дитя... Мы, чай, крещеные люди. Андрейка! Принеси воды скорее!