— И еще одно учтите,—сказал кто-то из ватажников.— Может, на Кокшгзге басурманов поболее, чем здесь. А к весне что-то прояснится.
Однодушно согласились: осесть на зиму на этом островке.
VI
Над Кокшагой низкое небо. На левом берегу мерцает одинокий костришко, сыплет искрами в темень, отражается в воде. За костром видны силуэты лошадей, нет-нет да и раздастся тревожное ржание жеребца — вожака табуна.
Это ночная пастьба, любимое занятие илемских ребятишек. Давным-давно здесь был прибрежный руэм — выруб для посева. Потом земля истощилась, ее забросили. Она густо заросла травой. Нынче траву скосили на сено, а на отаву по ночам выгоняют пастись лошадей. С ребятишками, как всегда, посылают одного взрослого, по очереди. Нынче в ночное напросилась Айвика. Она сказала Топкаю с обидой:
— Лошадь у меня есть? Есть. Я сама пашу-сею, почему меня очередь обходит?
А где Айвика, там и Кори. Пришел он на свет костра, сел у огня, положил гусли на траву.
— Ты Зачем притащился?—Айвика* бросила в костер смолистый пенек. — Разве сегодня твой черед?
— Отец твой послэл,— Кори бросил на траву чапан, лег на живот. — Сказал мне так: иди, Коришка, к табуну! там одна сопливая малышня, то и гляди волки их съедят. Пусть хоть один мужчина будет.
— Это кто мужчина? Ты? Волков-ту хоть раз в жизни видал?
Не ворчи, сама рада небось.
— Ладно, оставайся. Может, сказку расскажешь. Не зря, чай, гусли приволок. Учись, пока Кочай хворает. Посмотрим, какой из тебя сказитель получится.
— Верно! Давай, Кори, сказку! — ребятишки обрадо вались, придвинулись ближе к костру.
— Кочай про Кокшу-патыра не успел досказать!
— Ты, поди, не раз слышал.
— Конечно, — Кори сел на чапан, сложил ноги калачом, положил на колени гусли. — Только я как Кочай петь не умею. Я по-своему буду говорить. Если что позабыл — выдумаю.
Когда Кори начал рассказывать, ребята оживились; сказание пошло совсем не так, как у деда. Но все равно было интересно. \
— Много ли, мало ли прожил Кокша у деда Тойдема-ра, я не знаю,— так начал сказывать Кори. — Но - знаю одно, он сильно полюбил Юкчи. И она его тоже полюбила. Ему бы сразу засватать девку и вся недолга, а он не может решиться поговорить с Тойдемаром. А тем временем, я прошу вас, детки, мысленно перенестись в царство Турни, на тот самый остров среди болот, о котором рассказывал Кочай. Где-то на краю этого острова, среди множества покрытых мхом и старыми листьями кочек, мы увидим девку, вот такую, как Айвика. Все ее тело зеленое с чешуйками, но красивое. В руке хлыст, она ходит около кочек и так же, как Айвика, ворчит:
— Прескверный старикашка! Родную дочь законопатил в эту яму. Послал считать сонливых этих тварей. Закрыл болотные все выходы и входы. Я тут подохну от тоски и скуки, — и она в досаде щелкнула бичом.— А ну, проснитесь, твари! Встать! Всем встать!
И вот холмики, которые мы принимаем за болотные, кочки, зашевелились, сбросили с себя мох и ряску, и над землей стали подниматься девушки, которых похитил змей в течение многих лет. Лица их были измождены, вместо одежды — истлевшие лохмотья, еле прикрывающие их тела. Девушки по одной начали выходить на сухое место. Она каждую ударяла хлыстом, чтобы посчитать:
— Одна, другая, третья! Подумать только, сколько же вас тут? Шесть, восемь. Десять. Подождите! Я со счета сбилась. Пошли обратно все, считать я буду снова. Одна, другая, третья, пятая... Постойте! Идите тише. Ну, старый хрыч! Болотное отродье! Считать меня до девяти лишь научил, а сам...
— Кого ты назвала хрычом болотным? — дочь и не заметила, как на поляне появился Турни. — Отца родного?
— Ну что ты, болотный леший мой учитель...
— Болотный леший —лодырь и тупица, — махнув рукой, сказал Турни. — Чему он может научить?.. Скажи, ну чем ты недовольна?
— Я умираю от тоски и скуки. Одно бабье вокруг,.. — змейка вскочила, ударила хлыстом девушку: — Что вы как сонные мухи? Веселее! Живее! Шевелитесь! Вот ты! Спишь на ходу!
И она ударила еще одну девушку. Турни лениво повернул голову, сказал:
— Не бей ее, Юнга. Она не виновата. Она и вправду не проснулась.
— Ты разбуди ее!
— Нельзя. Заколдовал ее я триста лет назад. Разбудишь — превратится в горстку праха.
— Зачем они нужны, коль постоянно спят? Я думала...
— Ты думала... В твоих палатах горы полотна, а в сундуках узорное шитье, а на столе прекрасное питье. Все это — дело их рук.