Вот уже сквозь снежную пелену показалось кудо Ял-пая. Кори раскинул руки, хотел обнять девушку, но Айвика ловко вывернулась, побежала к дому. И вдруг порыв ветра разорвал снежное облако, и перед Айвикой зашевелилась темная громада нев'едомого зверя. Девушка от неожиданности и страха присела, ойкнула. Зверь мотнул головой, скрылся в пурге. Айвика повернулась, бросилась к Кори, прижалась к его груди:
— Там... медведь.
— Откуда медведь, глупая, — Кори обнял ее, похлопал по спине. — Медведь сейчас в берлоге спит. Не бойся, я посмотрю.
Вынув из-за пояса нож, парень скрылся в снежном мареве. Скоро он возвратился, сказал тихо:
— Это лошадь под седлом. Видно, у твоего отца гость.
А у карта Ялпая в кудо и верно гость. Далекий гость.
С реки Оно Морко. Лужавуй Ярандай. Не зря приехал в такую даль. Сидит на нарах, на шкуре, по-татарски — ноги калачом. Сперва разговор шел по пустякам: как доехал, как зима проходит, как здоровье.
— Какое там здоровье, — говорит Ялпай. — Мне скоро семьдесят. Дочка меня кормит, людей лечу мало-мало, а у самого поясницу ломит.
— Зачем Суслопар приехал? Ясак вы платите испрл : но...
— По те года у нас русский кузнец жил. Теперь пошли слухи, что он снова сюда пришел. Митька его ловить приехал.
— А он в самом деле пришел?
— Да не видно было. Может, врут люди.
— Не врут. Я тоже слышал, будто он и по моей земле прошел. Говорят, ватагу собирает. Хочет опять против русского царя воевать. Может, вы прячете его? Мне бы больно надо этого кузнеца видеть.
— Переманить к себе хочешь?
— Не то. Был у меня далекий гость. Такой далекий, что и сказать страшно.
— Из Казани?
— Ногаец из волжского устья. Место Астархан называется. Говорил, что пора на Москву всем черемисам подниматься. Этот кузнец с ватагой нам больно бы полезен был.
— Опять подниматься? В те годы нам бока царь наломал, до сих пор болят. Жить, Ярандай, надо мирно. Ясак не тяжелый берут с нас русские, терпеть можно. А если снова бунтовать начнем...
— Странно от карта такие слова слышать. Если бы Топкай это сказал, я бы не удивился. Он сам и отец его Чка с русскими все время якшался. Но ты-то, хранитель нашей веры, страж старых обычаев, зачем русские песни поешь? Хочешь, чтобы снова людям кресты на шею надели? Казань с нас ясак тоже брала, но на веру наших предков не посягала. Я к тебе с большой надеждой ехал.
— Людей наших теперь против русских не поднять. Сила не та.
— Что ты про силу знаешь? Тот нагаец говорил: придет в наши земли сто тысяч всадников.
Мужчины не заметили, что со стороны изи кудо вошла Айвика и весь конец разговора слышала.
— Неужели сто тысяч?!—сказала она. — Вот грабежа будет много.
— Кто это, Ялпай, в разговор мужчин влезает?
— Дочь моя, Айвика.
— Пусть в изи кудо посидит. Не ее ума дело.
— Тебе, пришелец, место у очага дали, ты и сиди. Д где мне быть, я сама знаю. Людей на войну поднимать не моего отца воля. Ты к старейшине Топкаю иди.
— Нехорошо, Айвика, так со старшими разговаривать. Это лужавуй Ярандай, с Оно Морко. Он наш гость.
— Прости, отец. Я не поняла. Думала, он хозяин в кудо. Меня в метель выгнать хотел.
— Дерзкая у тебя девка, Ялпай. Давай спать будем.
Потух очаг в кудо карта. Спит гость, спит хозяин.
Ворочается под шубой Айвика. Все, что она услышала от гостя, взволновало ее.
На улице беснуется пурга. Спит илем на берегу Кок-шаги.
Отгремели торжественные празднества, молебны и славословия в честь великой победы на Волге. После падения Казани взнесся в Москве храм Покрова святой Богородицы. Молодому государю Ивану Васильевичу европейские послы прочили победное царствие, а державе русской благоденствие.
Поверил в это и сам царь. Забеспокоились иноземные короли, насторожились восточные ханства. И кто знает, как бы сложилась судьба Руси, не заболей царь тяжкой хворью.
Ринулись князья и бояре к опустевшему трону, шкур\ неубитого медведя стали делить. Целовать крест малолетнему царевичу отказались даже те, на которых Иван опирался, которым верил. Воеводы, бравшие вместе с иарем Казань, мечи свои опустили, верность утратили.
Страшные дни пережил* государь, но оздоровел и восстал над знатными в гневе и ярости. Полетели боярские головы, обагрились пытошные застенки княжеской кровушкой, наполнились тюрьмы и монастыри опальными дьяками, церковнослужителями.
Чтобы утвердить свою власть, Иван бросал полки то на одну границу, то на другую — искал всюду побед. Из тридцати лет царствования двадцать два года царь провел в войнах и походах. Особенно тяжки были многолетние Ливонские войны. Они вконец обескровили Русь, обезлюдили. И не только битвы уносили человеческие жизни: дважды великий чумной мор нападал на землю, трижды били урожаи жестокие засухи, голод утвердился на сельских починках накрепко. Один сборщик налогов писал: «Про зехмлю расспросить в тех починках не у кого, потому что детей боярских, попов и крестьян там нет никого».