– Что, прямо так и попросили – «Покажи-ка нам свое творческое личико!»?
– Почти так.
– Ну и как – показал?
– Пришлось.
– Да не тяни – далыие-то что было?
– Ну, говорят, на такое лицо обычно надевают кальсоны. Или, как минимум, трусы.
– Значит, не понравился Западу?
– А Запад – тебе?
– Да видел я его в мебели и в обуви, то есть в гробу и в белых тапочках.
Это почему же не в тоге шествует Платон Сократович Афанасьев? «Волосы дыбом. Зубы торчком – старый мудак с комсомольским значком»[3].
А вот идет автор эпиграммы: «Бескультурен, как Урин…», в свое время подравшийся с Тендряковым за право первому помочиться на парапет американского посольства в Москве. Это он позже организует «Глобус поэтов». Вот помочится и организует… А потом плюнет на одну шестую его и эмигрирует – не тот зал в ЦДЛ для творческого вечера дали. Обещали Большой, а дали Малый.
И полетел он с чучелом Земли под мышкой… Объединять всех поэтов нашей планеты под свою прическу.
Когда-то Урин-патриот, ныне уже в Нью-Йорке их объединяет. Говорит, что нашел новую и вполне уникальную форму чтения стихов, располагая их в зависимости от обстоятельств – то в виде звезды, то свастики, то креста, то могендойвида.
Слышал новость – Хикмету жену умыкнули. В стихах своих ее возжаждал. Затосковал. Вот и пошли навстречу поэту читатели чуткие. Привезли. Предварительно выкрав, конечно, а она не нужна. Другая уже есть, молодая, как верба…
– Какой он веры, помимо, разумеется, марксистской?
– Туликовой.
– Но он же не туляк, а турок.
– Чудак, Вера Туликова у него жена новейшая, а также соавтор. И он ей очень верит. На ней и скончался. Прекрасная смерть, не правда ли?! Так что старая жена не нужна ему в полном смысле этого слова. Примчалась, а он у нас в ЦЭДЭЭЛЕ лежит.
– Помнишь, у Есенина, «Никогда я не был на Босфоре…»?
– И я тоже. Кто б догадался меня похитить туда.
– Наши умеют похищать только оттуда. Кстати, а как умыкнули-то?
– Ну, это просто – вышла в море на яхте своей прогуляться. Всплыли и цап-царап.
– Да не может быть, чтоб подводные лодки у нас всплывали.
– Когда надо, всплывут, хотя, конечно, подводная лодка, она должна под водой находиться. На то она и подводная. Но если надо – всегда появится. И уж, естественно, не затем, чтоб спросить: «А вы не знаете, как проехать в Рио-де-Жанейро?» Так что не плавай даже пешком – выловят. Они-то потом вынырнут, а вот ты – ни за что…
– И кто сказал, что мертвому ничего не хочется? Так и поверил, чтоб даже курить не хотел. А уж выпить… Вот разве что женщину не желает…
– Это почему же?
– Рядом лежит.
– Что нового?
– Да вот новую повесть накатал.
– Ну ты даешь, прямо Катаев. Белеет парус одинокий. А ведь пора бы и покраснеть.
А с этим просто невозможно рядом стоять. Всю жизнь ел людей поедом, а вот теперь страдает отрыжкой.
– Посмотрев фильм «Война и мир», я перечитал одноименный роман. И понял, до чего же плохо писал Толстой!..
– Конечно, было бы лучше, если бы Бондарчук написал этот роман, а Толстой бы его экранизировал.
– Я видела во сне – ваш муж жаловался, что вы не приходите к нему на могилу.
– Врет! Была вчера. И как ему только не стыдно?!
ЦДЛ… Кого что волнует.
– Как вы считаете, Петр Первый побрил бы Маркса?
– Самсону Далила власы удалила…
– Что вы говорите!..
При помощи оптимистов и остроумцев весь мир с улыбкой расстается с прошлым.
А мы?
Улыбаемся. И с прошлым не расстаемся. Оно на много лет вторглось в наше настоящее. Неплавно переходя в наше будущее.
Суждено ли нам с ним расстаться? Если суждено, то – когда?
Не Пушкин, но жалко, – говорю, – вот еще один уехал. Даже упирался в аэропорту и рыдал несчастно. Будто кто его, как Буковского, увозил. И как же трогательно он потом напишет:
«Я умер там и не воскресну здесь…» (Запад имеет в виду). И тем не менее повез свой труп возить по заграницам.
Ладно прозаики, а поэтам там нечего делать. Иностранцы… Они слишком на другом языке говорят. Это я очень скоро пойму.
Поэт уезжал в четыре ночи. Оглянулся на место, где столько лет жил. Неслышно скользнули на черных балконах чьи-то нечеткие тени. Это жены украдкой вышли его провожать. Чужие.
Белый платочек у глаз вечно плачущей памяти. «Когда я вернусь?»
Никогда. Встретимся в Риме и обнимемся напоследок.
Они делают все, чтобы мы уезжали – кто куда, а уехав, не возвращались.
Если в небесное царство входят нищие духом, представляю, как там весело.