— Там ещё остались советские танки?
— Последний ушёл, и какой-то мальчишка мелом нарисовал на корме свастику.
— Танки имеют обыкновение возвращаться. Польшу давно не делили на части.
— Теперь я понимаю, почему они так любят русских, — засмеялся Макавин. — Был рад тебя видеть, Витя. Кстати, дарю тебе справочник, выпущенный в Польше Михником. Он специалист по советской литературе. Разродился справочником для всех библиотек и университетов.
Макавин протянул Куравлёву пухлую книжку в мягкой обложке. Встал и прошёл через зал всё той же мягкой плавной походкой успешного человека. Куравлёв рассеянно перелистывал справочник. Под фамилией “Макавин” помещалась хвалебная аннотация. В ней Макавин назывался выдающимся советским писателем, любимым учеником Трифонова, лауреатом многих литературных премий. Под фамилией “Куравлёв” говорилось, что это рупор кремлёвской пропаганды, воспевающий преступную войну в Афганистане, шовинист, которому в литературных кругах Москвы не подают руки.
Куравлёв держал справочник, смотрел на дверь, в которой скрылся Макавин. Это был подарок настоящего друга.
Глава двадцать восьмая
И вот оно случилось, невероятное чудо. Куравлёв получил квартиру, и не просто жильё, дающее простор его стеснённому семейству. Он получил от Союза писателей квартиру на улице Горького, в том самом угловом доме, облицованном бурым гранитом, что вызывал в нём тайное влечение, необъяснимое очарование, будто Куравлёв предчувствовал, что когда-нибудь в нём станет жить.
Это была квартира, принадлежавшая Союзу писателей. В ней жили советские знаменитости. Сразу после возведения дома в нём поселились Алексей Сурков и Михаил Исаковский, секретари Союза. “Бьётся в тесной печурке огонь…”, “Враги сожгли родную хату…”… После Исаковского здесь жил Ираклий Андроников, великолепный повествователь, умевший заворожить публику рассказами о Кавказе, о Лермонтове. Андроников переехал в новый роскошный дом, построенный Союзом, а на освободившееся место поселили Куравлёва.
Он не сомневался, что это награда за книгу об афганской войне, как и орден Красного Знамени.
Всей семьёй они приехали осматривать своё новое жильё, пусть квартира была не прибрана, полна следов недавних хозяев. Куравлёв, жена Вера и сыновья стали облюбовывать комнаты. Самую маленькую и отдалённую от входа Куравлёв выбрал для кабинета. Из окон была видна рубиновая кремлёвская звезда и несколько золотых куполов соборов. Если открыть окно и вытянуть голову, открывался памятник Пушкину.
Но главным волшебным видом был огненный крест, который возникал на пересечении улицы Горького и Тверского бульвара. Сверкающая фарами лавина прорывала перекрёсток, неслась огненной рекой вдоль бульвара, внезапно останавливалась. На смену ей устремлялась другая лавина, такая же яростная и пылающая.
У сыновей появились свои комнаты, и кончилась их вечная борьба за пространство. Жена облюбовала просторную гостиную. Кухня была столь просторна, что заменяла столовую.
Переселение в новый дом превратилось в священнодействие. Каждый вносил в жилище свои заветные амулеты, тайные талисманы, обставляя ими жильё, будто они оберегали от духов прежних хозяев.
Дом был чудесный, с консьержкой, с двумя входами в квартиру, с бронзовыми ключами, которые ввинчивались в замочную скважину. Напротив на лестничной клетке жил Алексей Сурков. Лишь однажды Куравлёв увидел его. В пижаме, с одутловатым лицом, русыми седеющими волосами, Сурков вышел из квартиры, как привидение. Посмотрел на Куравлёва и, не сказав ни слова, скрылся. Навсегда, ибо скоро последовало известие о его смерти.
Этажом ниже жила артистическая семья. Очаровательная Людмила Савельева, так изумительно сыгравшая Наташу Ростову, и её муж Александр Збруев, весёлый, бойкий, похожий на мальчика с морщинами старости.
Ещё ниже жил директор цыганского театра “Ромен” со своей красивой, но рано увядшей женой. Они были приветливы, всегда кланялись, и иногда в их квартиру устремлялся табор ярко и богато одетых цыган. И тогда раздавались цыганские романсы под гитару.
Ещё ниже жил Алексей Маресьев, прототип героя книги “Повесть о настоящем человеке”. Медленно двигался на протезах, мрачный, испытывая тайную боль. То ли от протезов, то ли от того, что время его славы ушло.
Наконец, в отдельной квартире жила одинокая вдова Сергея Королёва, милая, стройная, старавшаяся побыстрей проскользнуть в свою дверь, ни с кем не встречаясь.
На заселение потребовался месяц, когда закупались столы, кровати, буфет, книжные полки, люстры. И скоро жена пригласила своих подруг с мужьями, и устроили освящение квартиры, сначала светское, с громогласными тостами, а потом и церковное. Вера пригласила священника, и тот совершил обряд освящения, оставив на притолоке каждой комнаты крохотный, начертанный копотью крестик.