Куравлёв не знал, чья это выходка, кто запустил в зал этих языческих ряженых. Они вызывали жуть, словно призраки других миров. Отирал платком щеку, на которой гулящая девка оставила след помады.
Глава тридцать вторая
Съезды писателей проходили в Большом Кремлёвском дворце, в зале, помнившем Сталина, доклады о пятилетках, о полёте в Космос. Съезд длился два дня, выбирались руководящие органы Союза, а потом закатывался банкет в новом хрущёвском Дворце съездов. Накрывались столы, выставлялись деликатесы, редкие закуски, выстраивались бутылки вин и водок. И вся огромная орава писателей, давя друг друга, кидалась к столам, стараясь завладеть наибольшим количеством угощений. Через два плотоядных часа отяжелевшие, захмелевшие писатели покидали Кремль и отправлялись допивать и догуливать в ЦДЛ.
Сам же съезд начинался чинно, торжественно. Делегаты рассаживались в кресла, устремляя глаза на сцену, где в нише, белый, как лунный камень, возвышался Ленин.
Куравлёву было отведено место не в зале, а на сцене, как почти уже избранному секретарю. В центре сидел Горбачёв, придавая съезду государственное значение. Рядом поместился главный идеолог страны Яковлев. Куравлёв, увидев Яковлева по соседству, ехидно улыбнулся и поклонился. Но Яковлев мельком зло на него посмотрел и отвернулся к Горбачёву.
Рядом сидели секретари Союза Бондарев, Карпов, Михалков, Исаев. И над всеми, белый, как из лунного камня, сиял Ленин. Торжественный голос объявил открытие съезд. Стоя, прослушали гимн. Предоставили слово для доклада Маркову.
Тот вышел на трибуну с кипой бумаг и особенным, лишённым цвета и живого звука голосом начал читать. С первых же слов погрузил подгулявших накануне писателей в дремоту. Ровное бесцветное чтение, монотонное течение времени завораживало Куравлёва. Он знал, что в завершение этого мёртвого времени возникнет вспышка. Ещё один фантастический поворот его судьбы, когда он выйдет из Кремля секретарём и будет причислен к узкому кругу лиц, облечённых идеологической властью.
Но по мере того, как продолжалось мертвенное чтение, Куравлёв вдруг со страхом почувствовал, что сейчас совершится разрыв времён. Сквозь этот разрыв с бешеной скоростью хлынет поток, который его опрокинет.
Горбачёв наклонился к Яковлеву и что-то ему внушал.
Марков бесцветно читал:
— Внесут неоценимый вклад в копилку социалистического реализма…
Он вдруг остановился, потеряв нить. Начал снова читать:
— Вклад неоценимый. внесут вклад…
Снова замолчал и медленно, заплетаясь, попытался поймать потерянную фразу:
— Копилку. вклад… неоценимый. социалистический.
Марков покачнулся, схватился за края трибуны, стал оседать. К нему подбежали, взяли под руки, свели с трибуны. Медленно вывели из зала. Ряды роптали: “Инсульт”! Трибуна оставалась пустой. Белели рассыпанные листки бумаги. Зал роптал сильнее. Горбачёв ткнул в бок сидящего рядом Владимира Васильевича Карпова и властно повелел:
— Иди, дочитай!
— Я? — пробовал возражать Карпов.
— Иди, дочитай! — грубо приказал Горбачёв.
Карпов сошёл со сцены, поднялся на трибуну, перевернул листок и стал читать:
— Внесут неоценимый вклад в копилку социалистического реализма.
Вначале он сбивался, робел. Но голос его окреп, и он, не запинаясь, дочитал доклад. Зал рукоплескал. Все знали, кто займёт место разбитого инсультом Маркова.
Затем произошло нечто молниеносное. Яковлев забрал списки кандидатов на посты секретарей. Виртуозно, с ловкостью игрока, меняющего в колоде карты, вычеркнул одних, в том числе и Куравлёва, и вставил других, верных перестройке. Новыми секретарями Союза стали Евгений Евтушенко и Генрих Боровик, корреспондент в Америке, вначале обличитель американского империализма, а в последние годы рьяный друг Америки, сторонник перестройки.
Съезд завершился. На Куравлёва поглядывали одни с сочувствием, другие со злорадством. Он не пошёл на банкет. Выходил из Кремля и вдруг понял, что вчерашнее беснование скоморохов в Дубовом зале было не случайно. Было насмешкой над ним, над всеми его замыслами и проектами. Было нарядным и весёлым глумлением. Судьба прислала вестников его неизбежного проигрыша.