Голыми они обнаруживали свои телесные несовершенства. У начштаба от ожирения образовались огромные груди, они колыхались, как у женщины. У главкома флота на ноге не было двух пальцев, их отхватило чем-то острым. У Янаева на шее вспучился большой жировик. Когда распаренное тело Янаева краснело, жировик оставался белым, был похож на гриб “дедушкин табак”.
Но ещё одна мысль мучила Куравлёва. Все они казались недалёкими, почти примитивными для того дела, которое затевали. Куравлёв не знал, что это за дело, но оно требовало изощрённости, гибкого ума. Всего того, чем в полной мере обладали “перестройщики” Яковлев, Франк Дейч, Явлинский, Чубайс. Множество советников. Всё многочисленное дружное племя, которое ополчилось на государство, готовило ему бесславный конец. Государственные мужи владели флотами, воздушными армиями, разведкой, казной. Но не владели тем сатанинским интеллектом, каким владели противники. И это мучило Куравлёва, когда он плескался в ледяном бассейне с Янаевым, который выкрикивал:
— Эхма! Забодай меня комар!
После долгого перелёта, сытного ужина, огненной бани, казалось, наступило время отдыха. Но только для Куравлёва, которого отвели в гостиничный номер. Остальные уединились в небольшом зальце в той же гостинице, выставили у входа охрану. Отправили спать сопутствующую группу офицеров, а сами собрались на совещание.
Куравлёв не был приглашён и лежал в своём номере, среди ровного безмолвного света, видя сквозь закрытые веки негасимое солнце. Веки были прозрачные и не задерживали лучей. Ровная белизна проникала в него не только сквозь измученные глаза, но и сквозь поры тела. Свет казался раствором, в котором Куравлёв плавал, как в огромной колбе.
Он устал с дороги, хотелось спать. Но свет не давал. Он погружал Куравлёва в сновидение наяву. Ему виделось множество маленьких кубиков, которые он силился собрать. Но едва он строил из них башню, как они рассыпались и разбегались, как маленькие человечки. Возникали пирамиды, которые он хотел сложить в правильный геометрический ряд. Но едва ряд складывался, как пирамиды разбегались, словно крохотные гномики, и он снова их пытался собрать.
Ему показалось, что где-то рядом, совсем близко, находится мама. Он не видел её, но чувствовал её присутствие, её нежность. Несколько раз позвал: “Мама! Мама!” Ему стало казаться, что его окружает множество невидимых бесшумных тел. Они непрерывным роем взлетали верх и, как тени, касались его. Он подумал, что это души умерших покидают Старую Землю и несутся к Новой Земле, чтобы отсюда, от Северного полюса, продолжить путь всё выше и выше. Ему казалось, повторяется сюжет его книги “Небесные подворотни”. Он предвосхитил в ней этот негаснущий свет, души умерших, улетающие сквозь “небесную подворотню”. Он спал и не спал. Это была мука. Его кто-то мучил, посылал пригоршни кубиков и пирамидок, дарил их ему, а потом отбирал. Он сходил с ума. Так действовала на него радиация давнишнего взрыва. В этом особенном, близком к полюсу месте пространство сужается в трубку, сжимает магнитные линии, и это сжатое магнитное поле управляет его мозгом, толкая в другие миры.
Куравлёв мучился. Думал о тех, кто совещается в соседней комнате. Они подвержены тем же неведомым излучениям, которые искажают мир, приводят к ложным решениям.
Он очнулся. Оказывается, он спал всё это время и бредил во сне, сражаясь с миражами, с радужными кольцами негасимого солнца.
Его спутники выглядели чуть помятыми, но вполне бодрыми. Быстро выпили кофе и отправились на вертолётную площадку совершать облёт территории.
Вертолёт шёл высоко над тундрой. Куравлёв прильнул к иллюминатору, в котором лучился солнечный спектр. Тундра казалась ровной, зелёной, с чёрными озёрами, которые вдруг вспыхивали, как зеркала, попадая на солнце. Ему померещилось, что продолжается недавнее безумие. Земля внизу вдруг стала жидкой, поплыла, полилась, стала куда-то сползать. Он не сразу понял, что это огромное стадо оленей, испуганное вертолётом, разбегается в стороны. Они пролетали над Маточкиным Шаром. Земля была покрыта огромной свалкой. Бесчисленные жестяные бочки, обрывки кабелей, ржавая арматура, остатки каких-то сооружений. Всё, что осталось после ядерных испытаний.
Вертолёт ушёл от берега в море. Оно было зелёное, восхитительное. Бакланов подошёл к Куравлёву, стал что-то показывать в иллюминаторе. В море плыла белая медведица с медвежонком, который вцепился ей в загривок.