— Чучело, чучело Евтушенко! Жечь его!
Появилось чучело, неумело склеенное из картона. Длинный нос, балахон, клок волос. Чучело было насажено на шест.
— Жечь его!
Все высыпали на пустой Комсомольский проспект. Ни одной машины, только тускло блестел под фонарями асфальт. Чучело облили бензином, кто-то поднёс зажигалку. Оно запылало. Его крутили на шесте, вокруг него скакали, свистели, улюлюкали. Смотрели, как отпадают от чучела горящие лохмотья, падают на асфальт. Куравлёв скакал и кружился вместе со всеми. Это был колдовской обряд, шаманский танец, отгонявший злого духа, лишавший его силы. Враг отражался ворожбой, заклинаниями. Чучело догорело, остатки истлевали на асфальте. Шаман, совершивший сожжение, опираясь на обугленный шест, повёл народ обратно во дворец.
Ещё пили водку, читали стихи, молились, плакали, клялись в вечной дружбе. Куравлёв верил, что здесь, в московской ночи, начинается русское сопротивление, ещё не названное, но уже состоявшееся. Народ бузил, некоторые в изнеможении сдвигали стулья и засыпали. Куравлёв держал стакан с водкой. Рядом оказался человек, невысокий, с широким лицом в оспинах.
— Хотите водки? — протянул ему стакан Куравлёв.
— Спасибо. Не пью. Я татарин.
— Писатель?
— Нет, оказался случайно.
— А откуда вы?
— Я пресс-атташе советского посольства в Анкаре.
— Подождите, в Турции! А вам ничего не говорит фамилия Пожарский?
— Как же, он работал в военном атташе. У него была такая очаровательная жена.
— Почему была?
— Месяц назад Пожарский с женой разбились в машине. Жена слишком лихо водила машину. В горах такая опасная дорога.
Куравлёв был слишком измождён для того, чтобы это известие ошеломило его. Он отставил недопитый стакан и вышел.
Глава сороковая
Он приехал в редакцию, собрал свой маленький коллектив:
— Друзья, я считаю своим долгом предупредить вас, что с сегодняшнего дня работа в газете “День” становится опасной. Возможны репрессии, возможны гонения, возможны нападения на каждого из вас. Не смею никого принуждать к работе. Вы можете покинуть редакцию “Дня”. Это будет понято мной и оправдано.
Никто не покинул редакцию. Неистовый Бондаренко сказал:
— Работаем, как работали, Виктор Ильич. Когда ещё придётся постоять за Отечество!
Николай Анисин, тощий, длинноногий, похожий на журавля, пошутил:
— Будет “День”, будет пища.
Шамиль Султанов, радикально настроенный, произнёс:
— Мы должны признать, что буржуазная контрреволюция совершилась. Мы будем готовить новую революцию!
Куравлёв просмотрел текущую прессу. В “Литературной газете” печаталась статья, посвящённая путчу. Среди прочего говорилось об особой связи Куравлёва с Баклановым. Бакланов награждал Куравлёва орденом. Он ужинал с ним в ЦДЛ. Куравлёв сделал с Баклановым обширное интервью. По поручению Бакланова Куравлёв написал путчистское “Слово к народу”. С Баклановым он летал на Новую Землю разрабатывать стратегию путча. И вчера, за несколько часов до ареста Бакланова, Куравлёв побывал у него в кабинете. Должно быть, получал наставления от своего патрона, как организовать коммунистическое подполье, что и проявилось во вчерашней писательской сходке на Комсомольском.
Статья натравливала на Куравлёва общественное мнение. Была доносом, сулила арест. Должна была сломить Куравлёва, запугать, лишить воли. Но вчера Бондарев назвал его солдатом. Он и был солдат разгромленной армии, которая сражалась в окружении.
Куравлёв распорядился достать плёнку, сделанную в кабинете Бакланова в момент интервью. Поместил в газету все кадры, на которых он с Баклановым беседуют, взмахивают руками, что-то бурно, дружески обсуждают. Дал всему этому заголовок: “Бакланов Космический”. Враг, напечатавший донос, был посрамлён. Арестованный Бакланов оставался близким Куравлёву человеком, был великим советским государственником.
Куравлёв просматривать прессу. Была предсказуема статья Натальи Петровой, кипящая ненавистью к Куравлёву. Но удивила статья Марка Святогорова. Тот уверял, что давно замечал за Куравлёвым ненависть к демократии, свободе, увлечение такими фигурами, как Сталин. И эти черты очень хорошо разглядел в Куравлёве Андрей Моисеевич Радковский, с которым согласна писательская общественность “Аэропорта”.
Ещё больше поразила Куравлёва статья Сыроедова, этого опального редактора “Литературки”, который направлял Куравлёва в Афганистан. Об Афганистане шла речь в статье. О кровожадных сценах, питающих вдохновение автора. О любовании смертями, что говорит о некрофильских наклонностях. О милитаристском духе, с которым так боролся Сыроедов, редактируя репортажи Куравлёва.