На покрытой пузырьками стеклянной двери были золотые в черном окаймлении буквы, совсем как в черно-белых фильмах тридцатых годов про частных детективов.
«Д.Д.П.».
На двери не было никаких имен, но если посмотреть сбоку, над буквами можно было различить едва заметную надпись: «Фрэнк Уиздом». Тот, кто соскабливал краску, нечаянно поцарапал стекло и тем самым увековечил имя Умника на двери, что невольно говорило о его незримом присутствии даже больше, чем когда он возглавлял отдел тайных операций. И это вполне соответствовало действительности, поскольку в своем кабинете Умник проводил даже меньше времени, чем Мельхиор в своей квартире на Адамс-Морган, которую купил восемь лет назад.
Дверь открылась, и в проеме появился серый костюм. У костюма имелась голова. У головы было лицо, у лица — рот. Этот рот произнес:
— Вы можете войти.
Мельхиор поднялся, и от соприкосновения с черным мраморным полом подошвы его сандалий жалобно скрипнули. Он чуть повернул левую, отчего звук сделался громче, протяжнее. Со стороны это походило на проделки хулиганистого старшеклассника, который решил прокатиться в кроссовках по только что натертому полу спортивного зала. В самом деле, во всем его поведении и облике усматривалось демонстративное неприятие правил приличия — начиная с нестриженых и немного сальных волос до полотняного костюма с чужого плеча и вызывающе неуместных кожаных сандалий. Однако в действительности этим движением он просто поправлял стельку, которая слегка бугрилась от клочка бумаги между ней и подошвой. Но этот клочок был дороже всего этого здания, хотя Мельхиор и готов был удовлетвориться отдельным кабинетом в нем, при условии, конечно, что к нему прилагалась бы хорошенькая секретарша.
Человек, открывший дверь Мельхиору, провел его в кабинет, но затем, вместо того чтобы просто уйти, обошел Мельхиора и сел за стол. На табличке перед ним значилось: «Ричард Хелмс». Мельхиор никогда не встречался с Хелмсом, но не раз видел его фотографии в газетах. Перед ним сидел не Хелмс.
Мельхиор был заинтригован.
Устроившись за столом, мужчина, казалось, забыл о присутствии Мельхиора и начал просматривать бумаги в лежащей перед ним папке. Мельхиор с гордостью отметил, что их там было совсем мало. У агентов с послужным списком раза в два меньше, чем у него, личное дело оказывалось толщиной в два, три, а то и четыре дюйма, а в этой папке лежало не больше двухтрех десятков страниц. Но все равно Мельхиору не понравилось, что какой-то хлыщ копается в его досье. Где, черт возьми, Хелмс? Учитывая, что Мельхиор проработал бок о бок с прежним хозяином кабинета почти два десятка лет и важность информации, собранной им на Кубе, разве он не заслуживал личной встречи с нынешним руководителем отдела?
Доверенное лицо Хелмса продолжало его игнорировать, и Мельхиор плюхнулся в одно из зеленых кожаных кресел, расставленных перед столом. Мужчина вздохнул, но глаз так и не поднял.
— Я не предлагал вам садиться.
Мельхиор задрал обе ноги и держал их на весу. После пятнадцати месяцев носки сандалий им лично и неизвестно сколько их прежним владельцем подошвы так истрепались, что, стоило ему сжать пальцы, коричневая кожа выпирала бугром. Если знать, где смотреть, можно было даже заметить выпуклость на левой подошве от спрятанной в сандалии бумажки.
Наконец мужчина за столом поднял глаза.
— Мне очень жаль, что заместитель директора Хелмс не смог с вами встретиться сегодня. Меня зовут Дрю Эвертон. Я временно исполняющий обязанности заместителя по Западному полушарию.
— Черт побери, неужели такое длинное название умещается на простой визитке?
Эвертон закатил глаза:
— Вы не могли бы опустить ноги? Пожалуйста.
Мельхиор улыбнулся:
— Я просто хотел показать Конторе, как много мне пришлось пережить ради блага Отечества. Я обходился одной этой парой сандалий более года. Мои ноги, — сообщил он, с шумом их опуская, — очень устали!
Кембридж, штат Массачусетс
1 ноября 1963 года
Поднявшись в квартиру, Чандлер не знал, как лучше сделать: усадить Наз и задать ей тысячу вопросов или бросить ее на кровать и овладеть ею.
— Я проспал пять дней. Целых пять дней!