Мужчина покачал головой:
— Мне очень жаль, но эту историю нельзя рассказывать в приличной компании.
— Тогда, наверное, стоит начать с того, что ты скажешь, что пьешь, а там посмотрим.
Он поднял высокий бокал.
— Думаю, мы оба пьем джин. Я предпочитаю без тоника, он только растворяет алкоголь.
— Верно, однако газирование ускоряет усвоение, а хинин помогает бороться с малярией в какой-нибудь экзотической стране.
— Боюсь, я никогда не оказывался дальше Ньюпорта летом. — Круговым движением мужчина провел пальцем над бокалами, будто этим действием как по волшебству мог их наполнить, и бармен почти молниеносно исполнил заказ. — Моя бабка не сомневалась: хинин помогал ей справляться с подагрой. Она принимала по целой пипетке каждый вечер, но мне кажется, возбуждающее действие оказывал графинчик с вермутом, которым она все запивала. — Он покраснел так, что было заметно даже при тусклом свете. — Я хотел сказать «целебное действие»…
Наз чокнулась с ним. Они сделали по большому глотку, потом еще по одному.
— «D-I-М-Е», — напомнила Наз.
— Ладно, — хмыкнул мужчина, — сама напросилась. На процедуре посвящения в закрытый студенческий клуб от кандидатов требовалось предоставить себя в распоряжение, если ты понимаешь, о чем я, девушки-волонтерки, которую называли «монетной любовницей». Она переводила дюймы в центы, и эта цифра записывалась на лбу парня несмываемыми чернилами. Те, кто не дотягивал до пятачка, отсеивались, и в клуб их не принимали. Я оказался среди всего трех «десятицентовиков», что, если честно, меня сильно удивило, так как я не сомневался, что до этой цифры мне не хватало пары центов.
Он помолчал и добавил:
— Не могу поверить, что рассказал тебе эту историю. Я даже не знаю, что хуже: что я вообще рассказал об этом или что считал свои размеры на пару центов меньше.
Наз засмеялась.
— Наверное, мне стоит рассказать, сколько конфет можно купить на восемь центов или девять… — Она осеклась и покраснела еще больше собеседника, а тот замахал руками, как утопающий.
— Бармен! Совершенно очевидно, что для такой беседы нам надо еще выпить.
— А теперь скажи, — попросила Наз, когда их бокалы были снова наполнены, — что тебя так расстраивает?
— Я, хм… — Мужчина нахмурил лоб, стараясь сообразить, что Наз имела в виду. — Мне надо представить научному руководителю первую главу своей работы завтра после обеда.
— Для студента ты что-то староват.
— Это для докторской степени.
— Значит, вечный студент! И сколько страниц надо выдать?
— Пятьдесят.
— А сколько осталось написать?
— Пятьдесят.
— Понятно, — рассмеялась Наз. — Теперь я понимаю, почему у тебя в районе бровей наблюдается, хм, некоторая нахмуренность. А о чем докторская?
— Ради Бога! — отмахнулся мужчина. — Может быть, настало время познакомиться?
— Ой, извини. Наз. В смысле… — Она запнулась, решив, что прозвища недостаточно. — Наз Хаверман, — продолжила она, протягивая руку. — Назанин.
Пальцы мужчины были прохладными от бокала.
— Назанин, — повторил он. — Это… персидское?
— Очень хорошо! Обычно думают, что я из Латинской Америки. По материнской линии, — добавила она гораздо тише.
— Похоже, все не так просто.
Наз грустно улыбнулась и хотела сделать глоток, но бокал был снова пуст.
— А ты не сказал, как тебя зо…
— Чандлер. — Он сжал руку так сильно, что она почувствовала, как на кончиках пальцев бьется пульс, только не поняла чей: ее? его? — Чандлер Форрестол.
— Чандлер. — Повторение имени напомнило ей, что у нее были губы. При произнесении звука «Ч» они немного вытягивались, а чтобы сказать «дл», кончик языка перемещался с мягкого неба, в результате чего возникало ощущение, будто она послала ему воздушный поцелуй. — Форрестол. Звучит знакомо.
Чандлер неловко улыбнулся:
— Скорее всего это дядя. Он был министром…
— Обороны! — восторженно воскликнула Наз, но внутри невольно напряглась. Очень странное совпадение… учитывая обстоятельства. — При Рузвельте, так?
— При Рузвельте он был министром военно-морского флота, а обороны — при Трумэне.
— Я и вообразить не могла, что болтаю с представителем политической элиты.
Но Чандлер отрицательно замотал головой:
— Я держусь от политики как можно дальше. Как ты правильно заметила, я — вечный студент, и если все пойдет так, как я рассчитываю, то останусь им до конца своих дней.