В изнеможении рухнула Эсмеральда на тюфяк, уже пропитавшийся сыростью подземелья. Жизнь!.. Ей подарили еще несколько дней жизни, но какой ценой?.. Уж лучше было бы закончить все свои страдания сегодня! Да, стоило холодному дыханию смерти отступить на пару шагов, и леденящая душу утренняя тоска была позабыта.
Но что же делать?.. Завтра этот ужасный человек снова придет к ней, и некому будет сберечь ее честь… Цыганка содрогнулась, вспоминая угрожающе нависшего над ней мужчину, свою беззащитность перед ним… Нет, она никак не сможет сделать этого по собственной воле! Все ее существо противилось подобному союзу.
«Я прошу только две ночи счастья… - проплывали в голове его безжалостные слова и сладкие обещания. – После ты будешь вольна, как прежде…» Свобода!.. Жизнь!.. Нет, она не сможет, только не с ним! Он заколол ее Солнце, по его вине она оказалась в этой тюрьме, из-за него ее ждет смерть – нет, нет, это невозможно, немыслимо!..Пусть делает с ней, что вздумается, но она не собирается принимать в этом участия. Он любит ее? Что ж, пусть мучается ее презрением, пусть его терзает ревность: если он вздумает взять ее силой, она будет звать Феба – кажется, это имя действительно причиняет ему боль.
Вечером тьма ненадолго снова рассеялась: ей принесли ужин. Странно, теперь это действительно была нормальная еда, а не жалкая корка хлеба с пустым, остывшим супом. Казнь ведь отложили, почему же?.. Неужели этот монах?.. Цыганка постаралась отогнать эти мыли, невольно зарождавшие крохи благодарности в ее добром сердце. Даже если и так, движут им исключительно нечистые помыслы, а вовсе не сострадание и уж никак не раскаяние!
Насытившись, прелестная пленница свернулась клубком на мягком тюфяке, укуталась теплым одеялом и постаралась уснуть. Однако долго еще в ее юной головке роились туманными образами странные мысли и застланные пеленой ощущения и предчувствия, которые она даже не пыталась облечь в слова.
========== III ==========
На следующий день ее мучитель явился не один. Высокий, очевидно тощий человек в черном монашеском балахоне, со знакомой уже корзиной в руках замаячил на лестнице. Он не произносил ни слова и не показывал скрытого в тени одежд лица до тех пор, пока не захлопнулась крышка люка. В тот же миг незнакомец откинул широкий капюшон, и Эсмеральда, радостно вскрикнув, бросилась ему на шею. Стоявший рядом архидьякон с силой сжал факел и резко отвернулся.
— Пьер!.. — по щекам девушки заструились быстрые счастливые слезы. — Ты здесь! Как же это?..
— Да, Эсмеральда, твой непутевый муж наконец-то пришел навестить тебя, — смущенно сказал Гренгуар, покосившись на стоявшего к ним спиной святого отца. — По правде сказать, без мэтра Фролло мне бы вряд ли это удалось… Как ты здесь? Надеюсь, все эти несчастья не сломили тебя?.. Посмотри, что я принес.
С этими словами поэт извлек из плетеной корзинки несколько сальных свечей.
— Они, конечно, могут привлекать своим запахом крыс…
— Ах, Пьер, — грустно перебила цыганка, — в этом нет большой беды, поскольку эти зверьки и без того чувствуют себя здесь полноправными хозяевами.
— …зато тебе больше не придется коротать дни в кромешной темноте, — с этими словами Гренгуар запалил от факела одну из десятка свечей.
— Спасибо! — искренне поблагодарила девушка и чмокнула в щеку довольно улыбающегося поэта.
Последний жест был обращен скорее к Клоду: от узницы также не укрылась реакция священника на ее первый порыв. В юной красавице взыграло детское желание отомстить своему мучителю, заставить его хоть немного страдать.
Услышав звонкий «чмок», Клод развернулся со скоростью атакующей кобры и пригвоздил перепуганного Пьера обжигающим взглядом.
— Святой отец, вы не могли бы ненадолго оставить нас одних? — вызывающе спросила Эсмеральда, сжав холодными пальчиками ладонь так называемого супруга — этот жест придал ей мужества.
Архидьякон побледнел от негодования: дикая ревность, желание проучить эту наглую девчонку, боязнь вновь испугать ее взрывом ярости — все это туманило разум; слова комом застревали в горле. Да как она смеет!.. А этот остолоп?.. Разве для этого Фролло разыскивал его, для этого, рискуя всем, протаскивал в темницу?!
— Мэтр, — самым беспечным тоном, на какой только был способен под прожигающим взглядом своего учителя, сказал Гренгуар, опасаясь, как бы реакция на выходку цыганки не сгубила их всех, — мне, в самом деле, нужно поговорить с Эсмеральдой, вы помните?.. Думаю, четверти часа нам будет вполне достаточно. Если вы будете столь любезны…
Священник, поколебавшись несколько мгновений, молча направился к лестнице, перед этим на секунду с такой силой сжав запястье своего ученика, что тот невольно поморщился. Понять его красноречивый взгляд было несложно.
— Ох, Пьер, что же мне делать?.. — девушка сокрушенно прошлась по тесной камере. — Если бы Феб… Постой!.. Ты ведь можешь найти его? Скажи, что меня ждет виселица, если только он не придет и не расскажет, как все было на самом деле!.. Он, конечно, спасет меня!
— Эсмеральда, понимаешь, — осторожно начал поэт, зная, что ему придется ранить чувства девушки, и желая хоть как-то смягчить удар, — боюсь, капитан не захочет участвовать во всей этой истории… Его имя будет запятнано скандалом, что может повредить карьере…
— Что значит какая-то карьера в сравнении с жизнью невинного?! — воскликнула цыганка, а через мгновение сникла и без сил опустилась прямо на холодный пол тюремной камеры. — Он говорил то же самое, этот дьявольский святоша… Что Феб не придет за мной. Что он… он скоро женится…
К концу фразы голос девушки перешел в едва различимый шепот, после чего она горько разрыдалась. Смущенный Гренгуар неловко обнял ее и утешительно погладил по черным волосам.
— Знаешь, Эсмеральда, — осторожно начал он, — мужчинами зачастую — если они, конечно, не поэты или философы — движут самые низменные побуждения. Боюсь, многим из них высокие чувства незнакомы в принципе. В этом нет ничьей вины, так уж устроен мир. Думаю, в момент вашей встречи капитан был искренне влюблен в тебя. Но любовь такого мужчины подобна мотыльку: она летит на любой отсвет, мгновенно отзывается и так же в секунду гаснет. Для тебя Феб — Солнце, он равен Аполлону, он важнее жизни; но вряд ли ты для него больше, чем короткий эпизод солдатской удали.
При последних словах цыганка разрыдалась пуще прежнего.
— Ох, перестань же плакать! — совсем растерялся поэт. — Дело вовсе не в тебе. Глупо ожидать встретить под солдатским мундиром глубокое чувство. Люди грубые, как правило, по природе не способны к нему. Однако ведь не все мужчины таковы! Когда ты выйдешь из этой темницы и снова станешь свободной, ты еще сможешь встретить человека, который оценит по достоинству твою тонкую душу и хрупкое, сострадательное сердце…
— Нет-нет! — запальчиво перебила цыганка, пытаясь унять всхлипы. — Если мой капитан не любит меня, к чему мне жизнь?.. Пусть уж меня поскорее вздернут. Уверена, это не так больно, как твои слова!.. К тому же, если, как ты говоришь, Феб не придет, у меня и не остается никакого выбора…
— Но, как я понял со слов отца Клода, тебя еще можно спасти?.. — Гренгуар аккуратно перешел к интересующей его теме.
— Ах, Пьер, если бы ты знал, что он просит за свою помощь… — трепещущим голосом тихо произнесла узница, вспыхивая.
— Думаю, я догадываюсь. Но, зная мэтра Фролло, сам бы не поверил своему предположению, однако… Сколько же глупостей совершается в мире по вине женщин, иногда даже самыми рассудительными из мужчин, начиная со злосчастного Париса и прекрасной Елены. И все же будет лучше, если ты подтвердишь или опровергнешь мою догадку.
— Он… Он хочет взамен мою невинность, — едва слышно прошептала девушка, сгорая от стыда. — Я должна буду провести с ним две ночи. Грязный, похотливый монах!..
Голос ее задрожал — теперь уже от негодования.
— Две ночи, а после ты будешь свободна? Всего-то?! — беспечно воскликнул поэт. — Только представь, ты вновь сможешь танцевать и петь на улицах Парижа, ты вернешься ко Двору Чудес, к знакомым, к своей подружке Джали, ко всему, что тебе дорого! Мы снова заживем в нашей маленькой каморке. Но это, конечно, временно… Вот увидишь, однажды я стану знаменит и подарю тебе настоящий дворец!..