— Как, опять ты? — вскричала актриса с премилым видом неудовольствия, так что упрек, казалось, показывал, что хорошо сделали, заслуживши его. — Я, однако, сказала, что хочу быть одна, совершенно одна, чтобы учить роль; я никогда не буду ее знать, и этому виной будешь ты, мамзель Корнелия, слышишь ли, — ты!
Настоящее имя горничной было Мария, но она нашла его слишком обыкновенным, сама перекрестила себя и приняла имя Корнелии, более звучное и менее обыкновенное.
— Боже мой! Тысячу раз прошу у вас извинения, сударыня, — сказала субретка, — и готова отвечать за это перед автором, но один красивый молодой человек желает вас видеть и домогается этого так настойчиво, что нет возможности от него отвязаться.
— А как фамилия твоего красивого молодого человека?
— Луи.
— Луи, — сказала актриса, медленно повторяя слоги, составлявшие слово, — Луи. Но это не имя?
— Как же не имя, сударыня, имя, и очень хорошее, я очень люблю имя Луи.
— А-а-а! Ты хочешь навязывать мне свой вкус. Не можешь ли описать мне твоего любимца?
— О! Конечно, могу, он, как я уже сказала вам, очень красивый молодой человек, высокого роста, с черными волосами, черными глазами, черными усами и чудесными белыми зубами. Он в статском платье, но я готова биться об заклад, что он офицер; притом у него в петлице ленточка Почетного легиона.
Некогда последнее обстоятельство могло служить рекомендацией, теперь уже — едва ли.
— Луи, брюнет, ленточка Почетного легиона… — повторила Фернанда, стараясь припомнить, и, обращаясь к мамзель Корнелии, спросила: — В течение года, который ты у меня служишь, ты никогда не видела этого красивого молодого человека?
— Никогда, сударыня.
— Кто же это такой? Не Луи ли д'Эрвиль?
— О! Нет, сударыня, это не он.
— Луи Шасшелю!
— Ах! И не он.
— Луи Кло-Рено?
— Нет! Также не он.
— Если так, моя милая, то поди скажи, что меня нет дома.
— Как! Вы мне приказываете?..
— Поди!
Фернанда произнесла это слово таким тоном трагической принцессы, что субретка, несмотря на желание ходатайствовать за своего любимца, принуждена была идти исполнить приказание.
Мамзель Корнелия вышла, и Фернанда, с видом более чем прежде, рассеянным и скучным, обратила взоры на рукопись, но не прочла и четырех стихов, как дверь опять отворилась и субретка вошла снова.
— Как, опять ты?! — сказала Фернанда тоном, которому старалась придать важность, но который потерял уже много прежней строгости.
— О Боже мой, да, сударыня, — отвечала Корнелия, — да, это опять я; простите, сударыня, но Лун не хочет уйти.
— Как не хочет?!
— Нет, он говорит — ему известно, что вы не выезжаете так рано.
— Да, но утром я принимаю только друзей.
— Он утверждает, что принадлежит к числу их!
— О! Это непонятно. Луи, брюнет, с ленточкой Почетного легиона, из числа моих друзей, не Луи ли Мирмон?
— Нет, сударыня. О, он красивее его.
— Луи Аркур?
— О! Гораздо красивее.
— Луи Аржи.
— О! Несравненно красивее.
— Ты возбуждаешь мое любопытство, Корнелия.
— Впрочем, — возразила субретка, подавая своей госпоже коробочку красного сафьяна, величиной с монетку в 5 франков, — он сказал: отдай это Фернанде, и она узнает, кто я.
— Фернанде?
— Да, сударыня, он сказал: Фернанде.
— Признаюсь, я никак не могу отгадать, — сказала актриса, отстегивая крючок и с любопытством открывая ящичек.
— Ваш портрет, — вскричала субретка, — и как похож, как вы хороши, сударыня, с этим покрывалом на голове!
— Мой портрет, — шептала Фернанда, стараясь припомнить, — мой портрет! Я теряюсь в догадках…
После нескольких минут молчания она вскричала:
— Ах! Луи?
— Да.
— Брюнет?
— Да.
— С ленточкой Почетного легиона?
— Да.
— Из числа моих друзей… портрет… на коробочке вензель Л. Б., которого я сперва не заметила. Так, так; Боже, как я забывчива, как я рассеянна. Введи его, введи бедного Луи, которого я заставляю сидеть в передней. То же самое сделала я месяц тому назад с Жеромом.
Мамзель Корнелия не заставила повторять приказание; она пустилась стремглав, так что едва Фернанда успела кончить упреки самой себе, как на место Корнелии в дверях явился красивый молодой человек с черными волосами и с красной ленточкой в петлице.