— Гм, — произнесла актриса, сопровождая это восклицание гримаской, — гм, дорого, но платье стоит этого.
— И притом, — вскричала девушка, складывая руки и почти становясь на колени, — купив его, вы, клянусь вам, сделаете доброе, святое дело.
— Боже мой, дитя мое, — сказала Фернанда, — я с величайшей охотой купила бы это платье, но тысяча экю!..
— О! Боже мой! Что вам тысяча экю? — сказала молодая девушка, оглядываясь вокруг себя и, по-видимому, составляя понятие о богатстве той, с кем говорила, но описанному нами убранству будуара.
— Как?! Что для меня тысяча экю?! — вскричала актриса, — да это трехмесячное мое жалованье. Послушайте, обратитесь с вашей просьбой к принцу, он купит платье для какой-нибудь придворной красавицы.
— Вы правы, — сказал принц, — я беру это платье, дитя мое.
— Вы, вы, милостивый государь! Вы, принц! — воскликнула девушка, — неужели вы в самом деле его берете за цену, которую я спрашиваю?
— Да, — отвечал принц, — и даже, если вам нужно, более…
— Нет, Ваше Высочество, нет, — сказала девушка, — мне довольно трех тысяч франков. Притом это платье не стоит более.
— Если так, — сказал принц, — то сделайте одолжение, отдайте картонку моему камердинеру Ивану; он болтает у подъезда с кучером; скажите, чтобы он положил ее в мой экипаж, и дайте ему ваш адрес, чтобы я мог сегодня же прислать вам сумму, в которой вы, по-видимому, так нуждаетесь.
— О! Да, да, — отвечала девушка, — только большая крайность принуждает меня расстаться с этим платьем.
Говоря эти слова, бедняжка несколько раз с чувством радости и вместе грусти, разрывавшей душу, поцеловала ткань платья, с которым должна была расстаться. Потом, поклонясь Фернанде и принцу, направилась к дверям.
— Одно слово, — сказала Фернанда, — простите любопытство, которое вы во мне возбуждаете, и участие, которое я в вас принимаю, — кому назначено было это платье?
— Мне, сударыня.
— Вам?
— Да, это мое подвенечное платье.
И девушка, удерживая рыданья, бросилась вон из комнаты.
Два часа спустя три тысячи франков были у нее.
На другой день принц сам отправился по известному адресу и спросил Цецилию. Молодая девушка очень занимала его: он рассказал о случившемся императрице, и та пожелала увидеть девушку.
— Девица Цецилия! — сказал привратник.
— Да, девица Цецилия, белокурая, с голубыми глазами, восемнадцати или девятнадцати лет. Она живет здесь. Улица де Кок, № 5.
— О! Я очень хорошо знаю, кого вам угодно, — отвечал привратник, — но ее здесь больше нет. Бабушка ее умерла три дня тому назад, ее похоронили, вчера девицы Цецилии весь день не было дома, а сегодня поутру она уехала.
— Из Парижа?
— Вероятно.
— Куда?
— Не знаю.
— Как ее фамилия?
— Она нам неизвестна.
Тщетно принц повторял эти вопросы раз девять или десять в разных оборотах — он ничего более не узнал.
Неделю спустя Фернанда появилась в «Невольном философе» в платье, которое было так чудесно вышито, что пронесся слух, будто оно — подарок, присланный султаном Селимом прекрасной Роксолане.
Теперь мы, которым знание историка дает привилегию знать все секреты, скажем, кто была эта таинственная молодая девушка, на мгновение явившаяся принцу и Фернанде и на улице де Кок известная только под именем Цецилии.
II
Застава Сен-Дени
В половине седьмого утра 20 сентября 1792 года к заставе Сен-Дени подъехала одноколка, устеленная соломой и покрытая полотном, которой правил крестьянин, сидевший на оглобле, а впереди нее растянулась дюжина других тележек, также с очевидным намерением выехать из города, что в эту эпоху эмиграций было нелегко.
А потому каждый экипаж подвергался строгому осмотру. Кроме таможенных досмотрщиков, которые по обыкновенной обязанности своей осматривают приезжающие экипажи, четыре муниципальных чиновника стояли у заставы, чтобы проверять паспорта, а вблизи занимали пост волонтеры национальной гвардии, чтобы в случае нужды оказывать им помощь.
Каждая из предшествовавших маленькой одноколке тележек была тщательно обыскана. Вероятно, ни одна из них не имела подозрительной клади, потому что все были пропущены без затруднений, и маленькая одноколка, достигнув решетки, остановилась у гауптвахты.
Тогда крестьянин, не дожидаясь вопроса, поднял полотно, закрывавшее экипаж, и показал паспорт.
Паспорт был выдан Аббевильским мэром фермеру Пьеру Дюрану, жене его Катрин Пайо и матери его Жервезе Арну для проезда в Париж. На другой стороне находилось позволение парижского муниципалитета на возвращение означенным лицам в деревню Нувион — место их жительства.