Я спросил у Дюваля, кому он принадлежал теперь.
Из этих-то подробностей узнаете вы сердце этого отличного человека.
Домик принадлежал ему. Понимаете ли вы, Цецилия? Из благоговения к вашей матери и к вам он купил дом вместе с мебелью, чтобы тот навсегда остался памятником земной жизни праведницы и ее Ангела. Так он называет вашу мать и вас.
Он хотел отправиться вместе со мной, но жена отговорила его.
— Виконту приятнее будет одному отправиться в Гендон, — сказала она — Останься здесь; твое присутствие только смутит его воспоминания.
В сердце женщины, в том, что касается любви, есть чувство, которое самый тонкий мужчина никогда не найдет в своем сердце.
Итак, Дюваль отдал мне ключ от загородного дома.
Там никто не бывает, даже они сами; одной вашей бывшей горничной, поступившей в услужение к госпоже, Дюваль, поручено заботиться о вашем рае.
На следующее утро я отправился, в два часа с половиной я был в Гендоне.
Я вспомнил, с каким равнодушием, можно сказать, почти с презрением я подъезжал к этому прелестному загородному дому в первый раз с госпожой де Лорд; простите меня, Цецилия, я вас еще не знал. С той минуты, как я вас увидел, как я вас узнал, маленький домик сделался для меня храмом, в котором вы были божеством.
Я говорю вам, Цецилия, никогда я не испытывал такого волнения, какое почувствовал, приближаясь к этому дому. Мне хотелось стать на колени перед дверью и поцеловать порог.
Однако я вошел, рука моя дрожала, вкладывая ключ в замочную скважину, и ноги едва держали меня, когда, толкнув дверь, я очутился в коридоре.
Прежде всего я посетил сад: в нем не было больше цветов, не было листьев, не было тени, все было печально и покинуто, как десять месяцев тому назад, когда вы его покинули.
Я сел на скамью в беседке. Ваши любимцы, птицы, пели, перескакивая по обнаженным веткам. Эти птицы, вы их видали, Цецилия; песни, которые они пели, вы их слыхали.
Я продолжал их слушать, глядя на ваше окошко, которое было заперто, всякую минуту ожидая, что вы явитесь за стеклами, потому что, как я вам сказал, все осталось точно так же, как было при вас.
Потом я вошел по маленькой витой лестнице в комнату вашей матери. Я стал на колени перед тем местом, где стояло распятие, и молился за нас.
Потом я отворил дверь вашей комнаты. Не подумайте, Цецилия, я даже не входил туда; я ко всему сохранил уважение.
Наконец я оторвался от этого маленького домика, где я оставлял столько моей прошлой жизни, и пошел посетить место, которое было всех святее. Вы догадываетесь, Цецилия, что я хочу говорить о. могиле вашей матери.
Как в вашем саду, как в вашей комнате, наконец, как везде, видно, что тут прошла рука друга: весной, должно быть, здесь были цветы, и по их завянувшим стеблям, по их высохшим листьям я думал, что это те же цветы, какие были у вас в саду. Я сорвал несколько листьев розы и гелиотропа, эти растения лучше других перенесли суровость зимы, и посылаю вам их. Вы найдете их в этом письме. Я едва смею сказать вам, что, будучи уверен, что вы поднесете их к устам вашим, я запечатлел на каждом листочке по поцелую.
Пора было ехать. Пять или шесть часов прошли в этом странствии. Вечером мне было назначено свидание у Дюваля со Смитом и Тёрнсеном. В восемь часов я возвратился.
Эти господа явились со строгой, коммерческой аккуратностью; они хорошо знают моего дядю, который чрезвычайно богат, как кажется, и, исключая некоторые странности, как они говорят, прекрасный человек.
Вечером все было устроено; в гавани стоит прекрасный бриг, вполне нагруженный; владелец брига — друг этих господ; он дает мне часть в пятьдесят тысяч франков в своем товаре и, видите ли, милая Цецилия, как я говорил вам, какое странное счастье меня преследует, это судно выходит в море завтра!
Ах! Забыл сказать вам… мой корабль называется „Аннабель“; это имя почти так же хорошо, как Цецилия!
Я расстаюсь с вами до завтра: завтра, в минуту отъезда, велю отнести это письмо на почту.
Все утро, милая Цецилия, я был занят приготовлениями к отъезду; по счастью, в этом путешествии все относится к вам, и, стало быть, ничто ни на минуту не отвлекает от вас моих мыслей.
Погода невероятно хороша для осеннего дня. Дюваль и Эдуард здесь; госпожа Дюваль прислала мне с мужем и сыном пожелания счастья; и тот и другой проводят меня до борта корабля.
Кажется, вчера это доброе семейство получило радостное известие; я, кажется, отгадываю, что Эдуард был женихом одной девушки, к которой имел только братские чувства, и между тем любил другую. Но господни и госпожа Дюваль, связанные обещанием, не соглашались на его брак, пока не будут освобождены от данного прежде обещания. Весть о том, что они свободны, как я уже сказал, пришла к ним вчера или третьего дня, так что, по всей вероятности, Эдуард через несколько времени женится на той, которую любит.