– Слушай… – голос был тих, как дыхание.
– Я слушаю, мама, – сказала Дженнсен плача. – Я слушаю.
– Я ухожу… Я пересекаю завесу… и ухожу к милостивым духам.
– Нет, мама, не надо! Ну, пожалуйста, не надо!!!
– Ничего не поделаешь, дитя мое… Все хорошо… Милостивые духи позаботятся обо мне.
Дженнсен обеими руками обхватила лицо матери, пытаясь разглядеть ее сквозь льющиеся от бессилия слезы, и захлебнулась рыданиями:
– Мама… не оставляй меня одну… Не оставляй меня… Пожалуйста… пожалуйста, не надо… О, мама, я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя дитя… – Голос матери чуть окреп. – Больше всего. Я научила тебя всему, что умела. Слушай.
Дженнсен кивнула, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.
– Милостивые духи забирают меня. Ты должна это понять. Когда я уйду, это тело больше не будет мною. Мне оно больше не понадобится. Это совсем не больно. Совсем. Разве это не чудо? Я – с милостивыми духами. Ты должна сейчас быть сильной и оставить то, что больше не будет мною.
– Мама… – Дженнсен могла только рыдать от муки да держать в руках лицо, которое любила больше, чем саму жизнь.
– Он придет за тобой, Джен. Беги. Не оставайся с этим телом, которое уже не будет мною, когда я уйду с милостивыми духами. Поняла?
– Нет, мама. Я не могу оставить тебя. Я не могу.
– Ты должна. Не рискуй своей жизнью для того, чтобы похоронить это бесполезное тело. Это будет глупо. Тело – не я. Я – в твоем сердце и с милостивыми духами. Это тело – не я. Поняла, дитя мое?
– Да, мама. Не ты. Ты будешь с милостивыми духами. Не здесь.
Мать кивнула головой, которую Дженнсен держала в руках.
– Умница… Возьми тот нож. Я отправила им одного в другой мир. Это стоящее оружие.
– Мама, я люблю тебя… – Дженнсен и хотела бы найти другие слова, но их не было. – Я люблю тебя.
– И я люблю тебя… Вот почему ты должна бежать, дитя мое. Я не хочу, чтобы ты бесполезно потратила жизнь на то, что больше не я. Твоя жизнь слишком ценна. Беги, Джен. Или он настигнет тебя. Беги… – Ее глаза устремились в сторону Себастьяна. – Ты поможешь ей?
Себастьян, стоявший рядом, кивнул:
– Клянусь, помогу.
Мать снова перевела взгляд на Дженнсен и улыбнулась:
– Я всегда буду в твоем сердце, дитя… Всегда… Я буду любить тебя… Всегда…
– О мама, ты знаешь, я тоже буду любить тебя. Всегда!
Мать улыбалась, глядя на свою дочь. Дженнсен пальцами ласкала прекрасное лицо. Пролетел всего один миг и минула целая вечность, пока мать смотрела на дочь. Пока дочь не осознала, что мать уже ничего не видит в этом мире. Захлебываясь в рыданиях, обуреваемая ужасом, Дженнсен упала на тело матери. Все кончилось. Сумасшедший бесчувственный мир перестал для нее существовать.
Дочь протягивала руки к матери, а ее тянули назад.
– Дженнсен! – говорили ей прямо в ухо. – Мы должны сделать то, что она хотела.
– Нет! – простонала она. – Пожалуйста, нет… Ее нежно тянули назад.
– Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны. Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:
– Нет!
Мир кончился.
– Нет. Пожалуйста, нет. Этого не может быть.
– Джен, мы обязаны уйти.
– Вы уходите, – рыдала Дженнсен. – А мне все равно. Я сдаюсь.
– Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.
Себастьян обхватил ее и поднял, поставил на подкашивающиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже пошевелиться. Все вокруг было нереальным. Все было как сон. Мир рассыпался в прах.
Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул ее:
– Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда. Она повернула голову и посмотрела на мать:
– Мы что-то должны сделать… Пожалуйста… Что-то надо сделать…
– Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь появятся остальные…
Его лицо было мокрым. Она подумала, что дождь не перестал. Как будто наблюдала за собой с огромного расстояния, и все ее мысли казались бредовыми.
– Дженнсен, послушайте меня…
Мать недавно говорила… Это было так важно…
– Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.
Себастьян подошел к заплечному мешку, стоявшему на столе в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Ее колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему все должно быть так несправедливо?
Она поползла в сторону спящей матери. Мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила ее, чтобы она посмела умереть.
– Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!
За открытой дверью хлестал дождь.
– Я ее не оставлю!
– Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, чтобы ее героический поступок пропал зря. – Себастьян заталкивал в мешок все, что попадало под руку. – Вы должны сделать, как она сказала. Она любит вас и хочет, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти прежде, чем нас схватят.
Дженнсен уставилась на дверь. Раньше она была закрыта. Дженнсен помнила, как ворвалась в дом и захлопнула ее. А теперь дверь распахнута. Может быть, щеколда сломалась?..
Огромная тень выступила из дождя, двинулась к двери и ввалилась в дом. Могучий человек смотрел прямо на Дженнсен.
Смертельный ужас сковал все ее тело.
Человек двинулся в ее сторону. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Дженнсен увидела нож с буквой “Р”, торчащий из шеи мертвого солдата. Нож, который мать велела забрать с собой. Нож был близко. Мать потеряла руку – и свою жизнь, – чтобы убить врага…
Мужчина, похоже, не заметивший Себастьяна, бросился на Дженнсен. А она рванулась за ножом. Липкие от крови пальцы охватили рукоять. Обработанный металл было удобно удерживать в руке. В нем было искусство и функциональность полезной вещи. Смертоносное искусство…
Скрежеща зубами, Дженнсен вырвала лезвие из мертвой плоти и перекатилась по полу.
Прежде чем новый враг настиг ее, Себастьян с рыком вонзил ему в затылок топор. Солдат рухнул на пол рядом с Дженнсен, мускулистая рука навалилась на ее тело.
Дженнсен закричала и, извиваясь, выползла из-под руки, а темная лужа крови уже разливалась под головой убитого. Себастьян потянул девушку за руки, поднял.
– Соберите все, что хотите взять с собой, – приказал он.