Курьерша положила на гранитный парапет цветной пакет и стояла, глядя на городские огни, на далекую бегущую строку световой рекламы: "...истинный вкус сливочного масла - "Доярыня Морозова"!.." По мосту в обоих направлениях двигались довольно многочисленные пешеходы. Все-таки центр города и время ещё не позднее. девушка стояла, явно ждала кого-то.
Эфир потрескивал. Минуты тянулись томительно, и первым не выдержал полковник Гераскин.
- Что они, прямо на мосту её в машину заберут? - пророкотал в микрофон, ни к кому конкретно не обращаясь.
Никто ему и не ответил.
Девушка вытащила откуда-то из-под шубки темный комок, развернула. Это оказалась матерчатая сумка с длинными тесемочными ручками. Уложила в неё полиэтиленовый пакет, закрыла на молнию, положила на парапет. Ждала.
Вероятные варианты просчитывали молча, про себя. В общем-то возможны были два: передает сумку или несет сама. Ожидали - кто-то подойдет или подъедет и возьмет. И он подъехал, только совершенно с другой стороны, откуда никак не ждали.
Река, пересекавшая город - мелкая, узкая, из тех, что корректно именуются несудоходными, давно была, как шутят журналисты, облюбована мостостроителями. Количество мостов и мостиков едва ли не превышало число улиц, перерезанных маловодным потоком. Зимой река промерзала почти до дна, и по заснеженному льду целый день сновали лыжники и просто пешеходы, сокращавшие таким образом путь. Хорошо укатанные лыжни и отлично утоптанные дорожки тянулись под мостами через весь город аж до Нижнего пруда, где перед невысокой плотиной круглые сутки неподвижно сидели рыбаки в тяжелых шубах, вымучивая из-подо льда жалких окунишек.
Мотоциклиста Ямщиков с Рогожкиным заметили не сразу. Держась в тени под каменной стеной набережной, тот небыстро ехал по залубенелой лыжне. И только отблеск огней с противоположного берега на хромированных деталях машины выдавал его. Включив фару, почти перед самым мостом он выехал на середину реки, прибавил газу. Сразу стал слышен частый рокот мотора.
Девушка просто столкнула сумку с парапета небрежным движением. И быстро пошла прочь.
Рогожкин чертыхнулся.
- Мотоциклист на льду! - крикнул Ямщиков в микрофон рации.
Майор Чертинков откликнулся сразу, узнал его по голосу:
- Ты, Петрович? Дуй за ним! Первый, второй, держать курьера!
Мотоциклист притормозил, вильнул и, погасив фару, растворился во мраке под мостом. В эфир вклинился хриплый бас Гераскина:
- К плотине погнал. Не задерживать, только проследить. - Полковник и сам не вытерпел, скомандовал шоферу своего "бугровоза": - В погоню!
Черная "волга" понеслась вдоль могучей решетки набережной. Конечно, ему лучше всех был виден мотоциклист, разгонявшийся по льду, тянувший за собой рваный серый шлейф выхлопов и ледяной крошки. Через километр набережная резко обрывалась. Начинался исковерканный пустырь, огороженный облезлым забором, за которым громоздились бетонные блоки и с лета ржавел гусеничный кран. Тут начиналось строительство следующего участка помпезной набережной. И тут полковник Гераскин вынужден был закончить преследование.
* * *
Рогожкин сразу сообразил, что по набережной преследовать бесполезно и просто глупо. Шофер лихо вывернул перед тупым носом двухсоставного "Икаруса", выскочил на проспект, успел на желтый через перекресток.
Рация верещала на несколько голосов. Толком ничего нельзя было понять, да они и не старались. Лихорадочно соображали, в каком месте мотоциклист может выскочить на берег. Машина пролетала квартал за кварталом, река была где-то слева, закрытая от глаз домами, заборами, какими-то полузаброшенными автобазами и массивами деревянных частных халуп. Нигде не мог автомобиль приблизиться к берегу, и всюду мог проехать мотоцикл.
Бывает такое ощущение, или предчувствие, как кому больше нравится, так пусть и называет, когда понимаешь, что делаешь зряшное дело. Ну не то, чтобы совсем дело, а, скажем, зашел в магазин, увидел нужную вещь, кинулся домой за деньгами, потом снова в магазин, и вдруг понимаешь - зря. Нет уже этой вещи, продали. Но все равно из упрямства бежишь, являешься в этот чертов магазин и - точно, тю-тю. Но то обидно, что не досталось, увели из-под носа, а то, что внутренний голос прав оказался.
Вот с этим самым чувством Ямщиков и Рогожкин доехали до Нижнего пруда. В темноте мерцали на льду огоньки. Это рыбаки сидели, кто к с керосиновой лампой, кто с электрическим фонарем, а кто и со свечой под полиэтиленовым шатром.
Спотыкаясь о смерзшиеся кучи ледяных крошек возле старых лунок, оперативники добросовестно обежали все огоньки, хотя первый же рыбак недовольно заявил, что мотоцикла не видел и не слышал.
Подъехала машина из группы майора Чертинкова. Сидевшие в ней быстро обшарили укрытый снегом пляж, каждую тропку на нем, каждый лыжный след. Отпечатков мотоциклетных колес не обнаружили.
Полковник Гераскин выслушал доклад по радио, помолчал.
- Работнички... И что дальше намерены делать?
- Искать, товарищ полковник, - вздохнул в микрофон Рогожкин.
- Так ищите! - заорал полковник и добавил кое-что еще, так сказать, для придания резвости.
Через двадцать минут следы обнаружили. Мотоциклист пологой, хорошо утоптанной дорожкой въехал на берег и проулком меж частных домов выехал на улицу с чудаковатым названием Атмосферная. Этим информация исчерпывалась.
Сели в машину. Водитель прогревал двигатель, ожидая команды. Рогожкин скривился, закурил, сразу наполнив кабину едким дымом. Шофер чуток приопустил боковое стекло. ямщиков потер шершавый подбородок, хмыкнул:
- Ловко они нас уделали, красиво...
- Куда ехать-то? - не вытерпел шофер.
- Куда? - Рогожкин вышвырнул окурок, захлопнул дверцу. - Гони на Северный тракт. Чем сейчас дальше от начальства, тем спокойней.
* * *
Майор Чертинков спустился с чердака башенки почтамта. Оттуда, с высоты двенадцатого этажа, он великолепно мог наблюдать окружающую местность, координируя действия своей группы. Мотоциклист, к несчастью, подбирался под прикрытием набережной, но зато удирал по середине реки. Майор наблюдал его до третьего по счету моста, дальше река делала поворот. Он оценил идею преступников. Действительно, трудно было предполагать, что передача выкупа состоится таким оригинальным способом, а преследовать по льду, значит тут же выдать, что в дело включилась милиция. Правда, на мосту осталась девушка-курьер. Уж ее-то майор упускать не собирался. Но действовать следовало предельно осторожно.
Далеко "вести" курьершу не пришлось, до первого кафе. На высоком крыльце перед прозрачными дверями толклись жаждущие попасть внутрь, в тепло, к столикам, к музыке. Это заведение в центре города, похоже, пользовалось популярностью. девица бесцеремонно протолкалась к стеклянным створкам, решительно забарабанила лайковым кулачком. Приземистый малый, весьма крепкого телосложения - просторный пиджак с золотыми пуговицами сидел на нем плотно, как панцирь на крабе, - брякнул щеколдой, впуская девицу и выпуская на улицу рваное облако тяжелого пара. Ленивым движением выдавил наружу толпу, пытавшуюся просочиться внутрь, и захлопнул дверь.
Саня Ерошин оставил свой траурный полушубок в "уазике" и отправился в кафе налегке. Его вечерний, он же утренний и дневной, наряд вполне годился для заведений подобного типа - нестандартно, но не вызывающе: сапожки, просторные брюки, цветной турецкий свитер и кожаная курточка, которую можно было назвать и пиджачком. На указательный палец левой руки - как раз подходило по размеру - Саня нацепил печатку цыганского золота, творенье неизвестного ювелира-фармазона, а на указательный палец правой - колечко с ключами от машины. Вообще-то это были ключи от его квартиры, зато брелок эмблема "Мерседеса".
Он вошел со двора через служебный вход. В коридоре подвыпивший повар в сальном халате поверх тельняшки на повышенных тонах беседовал с джентльменом в черном, очевидно, официантом. Они замолчали и посторонились, чтобы Саня мог пройти. Его наглый вид ясно показывал, что он имеет право тут ходить.
Девица только появилась в сумерках зала, пряча в крохотную сумочку щетку для волос. Это была, безусловно, та самая курьерша, хотя шубу и шапку оставила в гардеробе, а вместе с ними и все внешние приметы. В лицо её Саня до этого не видал. Но все прочие посетители кафе пребывали на своих местах уже давно. Они сидели на кожаных подковообразных диванах, огибавших столики в огороженных отсеках, на которые был разбит небольшой зал. Тусклые шары настольных ламп освещали фужеры и бутылки на столиках, а также кисти рук с сигаретами меж пальцев. На запястьях тусклой желтизной отливали золотые браслеты. Народ сидел крутой. Некоторые руки Саня даже опознал по характерным татуировкам. Какой-то быковатый малый делал вид, что танцует на крохотной площадке возле бара, а на самом деле просто тискал рыжую девку, зашнурованную в кожаные лоскуты.