— Ах, Касум, Касум! Ну ты и скажешь иногда! Как это можно — американские архитекторы из пятнадцати стран?! Американский архитектор может прилететь только из Америки. А эти архитекторы прилетают из демократической Германии.
— Извините меня, Фуад-гардаш, мы — народ неграмотный.
…А в ту их встречу Октай сказал ему… Как же это он выразился?..
Они проехали мимо дома, в котором жил Фуад. Дом был построен по проекту Шовкю. Шовкю тоже жил в этом доме, в том же подъезде, двумя этажами выше. Они — на пятом, Шовкю — на седьмом. Раньше Фуад и Румийя жили на седьмом этаже, в четырехкомнатной квартире, а Шовкю с Бильгейс-ханум — на пятом, в пятикомнатной. После того как Бильгейс-ханум умерла, Шовкю сказал:
— Зачем мне одному пять комнат? Да и вообще… как вхожу в пустую квартиру, сердце сжимается, все здесь напоминает Бильгейс.
В то время как раз родился Джейхун, семья увеличилась. Короче говоря, они перебрались в пятикомнатную квартиру Шовкю, а он — в их, четырехкомнатную. Дом и в самом деле был прекрасный. Кто бы мог сказать, что эту коробку из стекла и бетона, строгой конструкции спроектировал архитектор, строивший в недалеком прошлом те самые безобразные дома-торты? Профессионализм Шовкю был выше всяких похвал.
Сколько же лет прошло с тех пор, как они поменялись квартирами? Это случилось в год, когда умерла Бильгейс-ханум и родился Джейхун. Какой кошмарный был год!.. Начался он с большой неприятности. Она и сыграла роковую роль в жизни Бильгейс-ханум. Бедная женщина так испугалась!.. В те годы Шовкю сам водил машину. После того случая ни разу не сел за руль.
В один из дней он и Бильгейс-ханум возвращались на машине с дачи. У поселка Бинагады Шовкю наехал на молодого человека. Бедняга сразу же умер. Бильгейс-ханум едва не сошла с ума. Шовкю действовал спокойно, хладнокровно. Он привез Бильгейс-ханум домой, позвонил Фуаду, сказал:
— Ничего не говори Румийе, она в положении, ты понимаешь, ей нельзя волноваться. Сам приезжай, побудешь два-три часа с Бильгейс. По возможности успокой ее… Постарайся, пожалуйста. У меня срочное дело, я должен уехать из дома.
Те два часа, которые Фуад провел возле Бильгейс-ханум, были самыми кошмарными в его жизни. Теща без конца кричала, теряла сознание. А он не мог вызвать «скорую помощь» — Шовкю распорядился: «Никто ничего не должен знать!» Он пытался заменить врача, капал валерьянку на кусочек сахара, совал его в рот Бильгейс-ханум, окроплял водой ее лицо, просил:
— Пожалуйста, успокойтесь, ну, успокойтесь же! Все обойдется. Что могут сделать Шовкю Джамаловичу?
Когда сознание возвращалось к Бильгейс-ханум, она, как безумная, твердила только одно слово: «Часы, часы, часы…» Затем опять начиналась истерика, и опять — обморок. Потом Фуад узнал, что у парня, попавшего под машину, на руке были часы, от удара их сорвало с запястья, и они каким-то образом оказались вдавленными в левую щеку парня. Бильгейс-ханум видела все это: окровавленное смятое лицо, застывший взгляд и… часы на щеке мертвеца.
Через два часа Шовкю вернулся домой. Глаза его ввалились, щетина на подбородке неестественным образом отросла и словно бы стала совсем седой. Или это только показалось Фуаду?
Шовкю сказал жене:
— Ну, успокойся, Бильгейс, успокойся, все будет хорошо. Виноват пострадавший. Оказывается, он был сильно пьян, едва передвигал ноги, оступился и попал под нашу машину.
Шовкю оказал семье погибшего большую материальную помощь… Короче говоря, дело замяли. Не было никаких сплетен, никаких разговоров. Многие из знакомых Шовкю до сих пор ничего не знают об этом происшествии. Но месяц спустя Бильгейс-ханум умерла от инсульта. Боже, какие это были ужасные дни! Румийя ходила на последних месяцах беременности. Она рыдала, обхватив руками гроб с телом матери. Живот мешал ей. Черкез-арвад, мать Фуада, подошла к ней, хотела успокоить, оторвать от гроба, обняла ее. Эта сцена до сих пор перед глазами Фуада… Было много народу. Румийя резко сбросила со своих плеч руки Черкез-арвад, грубо сказала: «Отстаньте от меня, пожалуйста!» Ясно, она не владела собой, и все-таки…
Черкез-арвад молча проглотила обиду, отошла в сторонку. С кладбища близкие знакомые и родственники поехали к Шовкю — помянуть усопшую. Черкез-арвад прошла на кухню, хотела помочь: гостей следовало напоить чаем. Улучив момент, приблизилась к невестке, стала утешать:
— Доченька, не убивайся, пожалей себя, пожилые уходят, молодые должны жить. У тебя в животе ребенок…
Румийя, не дав ей закончить фразу, демонстративно отвернулась и громко заговорила с кем-то из гостей. Ночью сказала Фуаду: