«Румийя не может, не должна выходить замуж за такого пьяницу!» — думал Фуад. Решил: Бильгейс-ханум и Шовкю должны обязательно узнать, какая опасность подстерегает их дочь.
Вмешательства родителей не потребовалось. В один из дней Фуад услышал страшную новость: Охотник сгорел, умер от ожогов. Вначале он не поверил. Пошел к Шовкю. Румийя рыдала. Увидев Фуада, скрылась в своей комнате. Шовкю дома не было. Бильгейс-ханум сказала Фуаду:
— Бедняжка, как убивается! — Увела Фуада в кухню, начала рассказывать шепотом: — Ты ведь знаешь, Румийя встречалась с одним парнем. Я говорю — встречалась, но между ними ничего такого не было, товарищами были, дружили. Иногда ходили вместе в кино, еще куда-нибудь, ходили вдвоем, втроем… — Фуад отметил про себя, что теперь, когда Охотника нет в живых, надо представлять их отношения именно так, как это делает Бильгейс-ханум, чтобы на Румийю не падала тень. — Да, но я не об этом. Вчера этот несчастный шел по улице, рядом с ним остановился горящий автобус. В автобусе находились дети. И дверь, говорят, заклинило, не открывалась. Ну, он схватил камень, разбил окно, спас нескольких детей, а сам… Говорят, волосы у него на голове вспыхнули, одежда запылала. Все тело обгорело. Когда подоспели пожарники и потушили огонь, было уже поздно. Парень скончался по дороге в больницу. Да ты, Фуад, должен был видеть его у нас. Охотником все его звали, не знаю почему. А настоящее его имя — Чингиз.
Фуад до сих пор не может понять, как Охотник мог совершить этот героический поступок. С виду он никак не походил на человека, способного пожертвовать собой. Любил кутить, гулять, жить на широкую ногу, модно одеваться, танцевать стильные танцы, говорить комплименты симпатичным девушкам. Кто бы мог подумать, что этот избалованный тип принесет в жертву свою жизнь ради чужих, незнакомых ему детей? Скорее всего Охотник был пьян, сам не понимал, что делает, вот и полез в огонь.
Фуад по сей день так думает.
Господи, на какие только безумства он не шел ради Румийи! Каждый день приходил к институту встречать ее. Случалось, всю ночь до утра бродил под ее окнами. Его не смущало, что Шовкю знает об этом. Напротив, ему даже хотелось, чтобы Шовкю был в курсе его «безумной» любви.
Фуад нисколько не сомневался: рано или поздно Румийя станет его женой. Он знал, что Шовкю тепло относится к нему. Но если бы даже Шовкю запротестовал и начал мешать ему, он не отказался бы от задуманного. Теперь, после смерти Охотника, на свете не было силы, способной отнять у него Румийю.
Силы не было, однако имелась помеха. Ею была Ася. Правда, Фуад не считал ее столь уж серьезным препятствием. Их связь продолжалась четыре года и вот-вот должна была завершиться. К сожалению, Ася еще не понимала этого. Женщина, дающая ему уроки жизненного опыта, не могла уразуметь самой элементарной истины, того, что он, Фуад, никогда не женится на ней, что слова «подожди, вот закончу институт» — всего лишь отговорка. Часто Фуаду казалось, что Ася сама понимает ситуацию и так, все прекрасно понимая, живет с ним. «А что, если не понимает? — спрашивал он себя иногда. — Что, если она предается бесплодным мечтаниям? — И отвечал себе: — Но я здесь при чем?» Как она всерьез может верить в то, что он, Фуад, женится на женщине, которая на десять лет старше его, которая была замужем и развелась, у которой есть шестилетняя дочь и которая вот уже четыре года сожительствует с ним? Жить четыре года с женщиной, а затем жениться на ней официально?!
Ася подрабатывала, печатая на машинке. Работала в институте, когда было свободное время, и дома — по вечерам. Заработанные деньги тратила на старенькую мать, на дочь, на Фуада. За модой не гналась, одевалась скромненько, но Фуада баловала: то рубашку ему купит, то модный галстук, то импортные туфли. Однажды подарила ему очень дорогие замшевые перчатки, которые до сих пор хранятся у него. Мечтала купить ему золотые часы.
Всякий раз, принимая подарок, Фуад ругал Асю:
— Ну зачем, зачем ты это делаешь? Пойми, ничего мне не надо! Кроме того, ты ставишь меня в очень неловкое положение. Ведь ты знаешь: я не могу ответить тебе тем же, у меня нет возможности делать тебе подарки. Предупреждаю тебя, Ася, если ты еще купишь мне что-нибудь, я не возьму!
Тем не менее брал. Всегда журил Асю и всегда брал. И всякий раз на глаза Аси навертывались слезы, она шмыгала носом, тихонечко плакала, прижимала Фуада к своей пышной груди, целовала его то в одну щеку, то в другую, шептала: