«…Я не сожалею о днях, проведенных с тобой! — писала Ася. — Обидно другое. Обидно, что я до сих пор еще не встречала хороших людей. Несчастный, ты не способен любить! Ты не любишь никого, кроме самого себя. Ради корысти, ради своих личных дел ты можешь попрать самое святое, ты готов переступить даже через труп своего родного отца и матери. Сегодня ты бросил меня, но когда-нибудь ты точно так же бросишь и свою новую невесту. („Новая невеста! Будто бывает еще и старая?“) Да, ты бросишь эту несчастную, как только дела ее отца пойдут вкривь и вкось…»
Не письмо — обвинительный акт. Оно заканчивалось следующим смешным четверостишием:
Чуть ниже Ася написала: «Р. S. Будь счастлив, Фуад! Но вряд ли ты будешь счастлив со своим характером! А.»
Ясно, письмо было криком раненой женской души. Ни одно из обвинений Аси не имело под собой серьезной основы. Тем не менее, Фуад часто вспоминал это письмо. Вспоминал и думал: «Неужели слова Аси оказались пророческими? Или она сглазила меня? Ведь, похоже, я и в самом деле несчастлив. Во всяком случае, до сих пор был несчастлив. И неужели я никогда не буду счастлив? А если так, что же тогда — счастье? Что значит — быть счастливым? Все думают, в том числе и я сам, что у меня есть все для того, чтобы быть счастливым: семья, жена, которую я люблю, два сына, прекрасная квартира, профессия, которую я сам же избрал, должность, деньги, почет, будущее…»
…Касум сделал левый поворот. Вдали показалось здание аэропорта.
Фуад подумал: «А может, счастье — это совсем не то, когда ты чувствуешь сам себя счастливым, а когда другие считают тебя таковым, то есть это всего лишь точка зрения тех, кто говорит о тебе: „Он — счастлив!“? Словом, если другие завидуют тебе, значит, ты счастлив? Но если это так, значит, пророчество Аси не сбылось: завистников у меня — хоть отбавляй…»
В середине мая он и Румийя поженились. Свадьба была грандиозная. Весь город говорил об их свадьбе. В ту же ночь улетели в Москву. Месяц жили в гостинице «Россия». Затем вернулись в Баку, две недели провели на даче Шовкю. В сентябре Фуад перешел на работу в систему Баксовета и быстро пошел вверх по служебной лестнице.
С той поры он ни разу не видел Асю. А вот недавно случайно столкнулся с ней лицом к лицу — в театре. Ася была не одна. Рядом с ней шла молодая миловидная женщина, очевидно ее дочь. Некогда огненно-рыжие волосы Аси теперь были совсем седые.
Фуад навсегда запомнил четверостишие — смешное, малограмотное, с корявыми рифмами. «Что ж, с другой будь счастлив, слезы — мой удел!»
Глава девятая
Самолет, на котором летела делегация из ГДР, опаздывал на пятнадцать минут.
Фуад подумал: «Похоже, не успею к выносу тела покойного. Ничего — главное успеть на похороны».
Гражданская панихида, где и ему предстояло сказать слово прощания, должна была состояться на кладбище. В последнее время Фуаду довольно часто приходилось принимать участие в подобных траурных мероприятиях. Шовкю шутливо называл его «Молла-Фуад».
— Чаю выпьете, Фуад-гардаш?
Фуад достал из кармана рубль, протянул Касуму:
— Принеси, пожалуйста.
— Как вам не стыдно, Фуад-гардаш! — Касум деньги не взял, ушел и скоро вернулся с двумя стаканами чая. Поставил их на низенький столик, у которого в кресле сидел Фуад, сказал: — Пойду куплю себе сигареты.
Фуад вынул из кармана пачку «Аполлон — Союз», протянул Касуму:
— Кури.
— Нет, спасибо, — Касум замотал головой. — Эти я не курю. Не могу. От них у меня кашель. Я курю «Аврору». Гамбар привез мне этих из Москвы целый блок — я не смог курить, все раздал ребятам в гараже. Глупец я! Надо было вам отдать. Вы ведь их любите…
Фуад улыбнулся:
— Спасибо, у меня есть.
Касум продолжал:
— Когда Гамбар возвращается из Москвы, он привозит таких сигарет тридцать — сорок блоков. Странный он человек… Я ему говорю: «Разве можно тратить столько денег на дым?» А он мне: «Так ведь и ты „Аврору“ покупаешь, „Аврора“ — ведь тоже дым». Дурная это привычка — курить… Верно, Фуад-гардаш? Да поможет аллах каждому из нас избавиться от этой страсти! Но сам Гамбар курит только эти — «Аполлон — Союз», и еще другие есть… Как их?.. Американские, в красной упаковке… Их тоже курит. Всякий раз привозит из Москвы двадцать — двадцать пять блоков…