«Серый, только не переборщи, – подумала про себя Марина. – Не поверят же…»
Словно услышав ее, Серый залаял. Опрятные люди, которых отчего-то стало во дворе человек двадцать, засуетились, побежали по подъездам, отыскивая выход на крышу. Огретый, защелкнув чемоданчик с пробами, рванул во двор. Некурящий хотел было забрать чемоданчик, но дядя Витя во дворе выкрикнул что-то, по всей видимости, сверх меры оскорбительное, и опрятным изменило самообладание. Слышно было, как хлопают, выцеливая дичь, парализаторы.
Некурящий метнулся во двор. Орал про «прекратить», «сдаться», «во избежание». Опрятные, как тараканы, лезли по ржавым пожарным лестницам вверх. Верещала какая-то бабка в окне третьего этажа.
– Марсияне! Убивают!
– …встречает один и провожает другой, а я как будто чужой, чужо-ой, чужо-ой! – вырвался из другого окна голос радиоточки. – Подожди… дожди… дожди-и…
Дядя Витя захохотал, раскинул руки, щупальца и шагнул вниз.
Марина отвернулась, закусила кулак, чтобы не заплакать. Серый завыл, припал к асфальту, словно готовясь к прыжку, и так и остался лежать, зажмурившись и вывалив язык.
Во дворе забегали, зашумели. Огретый со всей силы ударил по щеке заголосившую было Галку, потребовал простыню. Ею и укрыли останки. Разогнали по квартирам зевак. Через пару минут вкатила задом «Скорая». За ней – блекло-зеленая машина, похожая на усталого короеда, из которой выскочили граждане в химзащите, быстро убрали следы на асфальте.
Некурящий отволок к машине жильцов, которых, по одному на двух опрятных, оттеснили в глубину двора.
– Чисто! – крикнули из короед-машины. – Зачищай.
– Граждане, – вежливо обратился некурящий, выставляя перед собой нечто похожее на здоровенный пульверизатор, украшенный софитом. – Посмотрите на этот предмет. Постарайтесь не моргать, по моей команде вдохните максимально глубоко.
Вспышка и едких дым ударили разом.
Марина очнулась в своей комнате. Вспомнила, какой сегодня день. Вскочила так резко, что голова закружилась.
– Галка, – громко зашептала она из двери, увидев соседку. – Я не проспала? Час который?
– Полчаса только, как уехали, – сказала Галка сердито. Петя висел у нее на руках бледный и тихо всхрапывал. – Ну как ребенку столько же газа, как и взрослому. Ну, кому и что он может рассказать? А вот все, что выучил, он от этой дряни точно забудет…
– Что забудет? Успеем подготовиться, пока эти…
– Все уже, – сказала Галка. – Все.
И тихо заплакала.
Пошатывающийся от слабости Сережа принес на руках Серого, положил на кровать. Галка пристроила рядом спящего Петю, уткнулась лицом в черный неподвижный собачий бок, запустила пальцы в шерсть.
– Успела, Витя. Все успела, – сказала она тихо. – Все образцы положила. Маркировки скопировала. Экспресс прошли. А там пусть хоть упроверяются. Все человеческие.
– И что, так просто отвяжутся? – спросил Сережа.
Прошло две недели. Еще раз или два во дворе появлялись подозрительно опрятные чужаки, но так и не зашли. Порой Марина и Сережа ловили себя на том, что из памяти пропали час или два. Галка, всегда излишне щепетильная в вопросах воспоминаний, выспрашивала, уточняя время с точностью до минуты, а потом, усадив на стул, сканировала затертые куски. Выдыхала облегченно: «Ничего страшного».
Под липами больше не ужинали.
Возвращаясь из университета, Марина видела краем глаза, как мелькнула, отраженная в окне, олимпийка Сережи, но не оглянулась, прибавила шагу. Влетела в комнату, бросив на кровать сумку. Хочет поговорить – пусть наберется смелости и сунется, а не шарахается по углам.
– Марин, как он там? – Сережа виновато заглянул в дверь. Войти не решился. Серый лежал на кровати. Спал. Черный бок мерно вздымался, лапы чуть вздрагивали, словно пес бежал куда-то через страну снов. Временами он тихо взрыкивал.
– Иди, книжки читай, ксенофоб, – огрызнулась на Сережу Марина. – Дверь закрой с той стороны.
Сережа исчез за дверью. Пес открыл глаза, зевнул.
– Ты что на парня взъелась? – проговорил кто-то невидимый за тумбочкой. – Даже Галка не дуется, а ты… Вот вырасту и вздую тебя. Для ума.
– Сначала вырасти, – ответила Маринка, отрезая толстый кусок от городской булки, лежащей на столе в пакете, чтобы не зачерствела.
Дядя Витя, больше похожий на большую куклу из центрального универмага, наряженный в Петькину майку и штанишки на помочах, спрыгнул с табуретки, влез на стул, откусил большой кусок хлеба и принялся жевать, двигая щеками.
– Ты на что сочинение написала, бестолочь? – пробубнил он сердито. Из-за края стола виднелась только круглая коротко стриженная голова с татуировкой за ухом.