Такая политика определялась не соотношением сил на международной арене или внутриполитической обстановкой в США — как раз эти два фактора действовали в благоприятном плане. Но Россия все еще была страной, способной уничтожить Соединенные Штаты в ядерной войне. А теоретики-реалисты все еще ссылались на это как на препятствие для оказания помощи соперничающей державе. Однако призрак экономического хаоса в России потенциально создавал гораздо большую угрозу, чем ее реформирование. Соотношение сил в мире не давало четких указаний на то, как США должны относиться к внутриполитическим переменам в России. Внутриполитическая обстановка в самих Соединенных Штатах, как уже отмечалось, тоже оказывала влияние на подход к данной проблеме. Буш не был готов давать что-то жителям Москвы в то время, когда жители Манчестера в Нью-Гэмпшире тоже ожидали от него денег[47]. Вместе с тем, экономические проблемы Америки хотя и несколько осложняли возможности выбора, но не определяли его. Энергичный нажим на МВФ в плане быстрого выделения более крупных ресурсов сказался бы незначительно или вообще никак не сказался бы на положении американских налогоплательщиков.
Тот факт, что некоторые представители администрации выдвигали альтернативные подходы, говорит, что принятый курс не был единственно возможным. Такие представители администрации, как сотрудник Госдепартамента Дэннис Росс, выступали за проведение более активной политики на российском направлении после распада Советского Союза. Андерс Аслунд вспоминает, что в то время Золлик говорил ему: надо быть готовым выделить 25 млрд. долл. на дело, в которое веришь, но в то же время надо быть готовым потерять эти деньги, а если шансы на успех невелики, то вообще не стоит рисковать. Сам Золлик не был уверен, что игра стоила свеч. Росс был более склонен рассматривать вопрос о предоставлении существенной помощи, но в конечном счете все это наталкивалось на сопротивление Министерства финансов. Росс вспоминает: «Я был настроен на крупную акцию. На наших глазах происходили наиболее существенные стратегические перемены XX века. Речь шла о крахе российской революции. Для меня главное заключалось в том, что в России были наши парни, которые хотели демократии, и у нас была просто колоссальная заинтересованность в том, чтобы они добились успеха. И им нужны были деньги. Дайте им 60 млрд. долл. в год». Однако Скоукрофт, который был настроен гораздо более скептически, чем Росс и даже Золлик, в отношении возможных результатов, напоминает: «Минфин вообще не проявлял никакого энтузиазма»{232}. Другими словами, политика Буша в вопросе оказания экономической помощи России явилась результатом столкновения точек зрения деятелей его администрации, по-разному оценивавших систему приоритетов американской внешней политики. В конечном счете президент, как и многие другие деятели его администрации, не разделял точку зрения Росса. И в первую очередь тогда это касалось Министерства финансов.
Трудно сказать, могла ли крупномасштабная помощь иметь в то время решающее значение. Но даже если бы США и их западные союзники сформировали зимой 1991/92 года программу, которая предусматривала бы выделение гораздо более крупных сумм в ответ на конкретные шаги с российской стороны, трудно сказать, получила ли бы эта программа серьезную поддержку в Вашингтоне и Москве. Политолог Питер Реддавэй утверждает, что правительство Ельцина не могло пойти по пути польской шоковой терапии 90-х годов просто потому, что оно не удержалось бы у власти. Требовать проведения подобной программы было все равно, что «требовать умышленного самоубийства, на что правительства обычно не идут»{233}. (В декабре 1992 г. Ельцин отправил Гайдара в отставку.) Сакс, Аслунд и некоторые другие специалисты утверждают, что вливание реальных денег в российскую экономику могло бы обеспечить достижение стабилизации в 1992 году. Естественно, быстрая стабилизация более полезна для экономического роста, чем затяжная борьба{234}.