Между тем Ардо, что-то причитая, кинулся вперед. Десница покосился на Агату, и она с готовностью начала переводить:
— Малыш просит прощения у учителя за то, что попался патрулю, и страшно переживает по поводу этой своей скотины: что они будут теперь есть? А дед его успокаивает, мол, все не так страшно.
— Успокаивает? Как? — удивленно повернул голову пилот. — Ведь он же молчит и вообще застыл, как монумент!
— Так ему и не надо говорить. Это Ардо еще молодой, нуждается в вербальном общении, а его наставник…
Тем временем старший рекн перестал быть неподвижным: ласково потрепав за ухо ученика, чья поза выражала сейчас радость и облегчение, он медленно двинулся вперед и оказался совсем рядом с людьми. Светлее вокруг совершенно определенно не стало, но они вдруг очень отчетливо увидели старое, очень старое лицо с ввалившимися щеками. Покрывающая его шерсть, у Ардо светло-золотистая, была совсем бесцветной. Седой?
— Я приветствую вас, чужаки, принесшие добро, — неожиданно звучным голосом заговорил он. В отличие от юноши, слова старец произносил очень чисто, почти совсем без акцента, да и построение фразы выгодно отличалось от корявого выговора Ардо. — Я приветствую вас и благодарю за то, что вы смогли и захотели спасти моего, — он чуть помедлил, — моего дарма.
На этот раз Деснице не пришлось даже коситься, Агата тут же принялась за разъяснения:
— Дарм — это младший… ученик… почти сын, но не родственник… тот-кто-будет-мной… самый близкий наш аналог — аватара, наверное. Я не очень уверена.
— Ты нашла правильное слово, кайра, — степенно кивнул старик. — Меня зовут Нирг, и я прошу вас быть моими гостями то недолгое время, которое я еще буду пребывать здесь.
Ардо, до сих пор стоявший у покосившегося крыльца, вдруг вскинулся, метнулся к учителю, схватил его за руку, начал что-то говорить, но тот только покачал головой, снова провел ладонью по голове ученика и сделал приглашающий жест в сторону хижины.
В комнате без окон было еще темнее, чем снаружи, но секунду спустя под потолком, таким низким, что Нирг почти упирался в него макушкой, загорелся шарик света. К чему он крепился и крепился ли вообще, было непонятно, но Десница решил не обращать на это внимания: странностью больше, странностью меньше…
— Думаю, я должен объяснить вам, что происходит сейчас на нашей планете, — степенно начал старый рекн после того, как, повинуясь его жесту, исполненному доброжелательной силы, люди расселись на низких скамьях, сработанных, судя по всему, из цельных древесных стволов. — Однако прежде я хочу еще раз поблагодарить вас. Не за спасение Ардо — у нас принято считать, что один поступок стоит только одной благодарности. Но вы принесли мне новое знание, а я уже не мог надеяться на такой великий дар. Я знал, что в наш дом прибыли гости с далеких звезд — мне сообщили об этом мои братья. Но я никак не ожидал, что среди чужаков найдутся такие, кто сможет говорить молча.
Он величественно поклонился замершей на скамье Агате. Та кивнула, не разжимая губ, и вдруг улыбнулась. Улыбка, с точки зрения Димы, была… решительной. Он и сам когда-то улыбался так же. Перед первым прыжком с парашютом. Перед первым прохождением полосы препятствий. Перед первым боем. Что-то ей предложил старый черт, что-то такое, что потребовало собрать себя в кулак. Он предложил — а она согласилась.
— Не бойся, маленькая кайра, я сделаю все быстрее и легче, чем мой дарм.
Платине показалось, что по тесной комнатке пронесся сквозняк, смазавший очертания стен. Миг — и все закончилось, только волосы девушки сами собой сдвинулись с висков за уши, да дыхание Нирга стало прерывистым. На лице Агаты проступил… да, пожалуй, испуг, тут же сменившийся восторгом, и она вдруг громко и отчетливо сказала:
— Харам!
— Ри ларри до! — улыбнулся старик и уже по-русски обратился к остальным: — Я немного исправил и дополнил работу Ардо. Теперь ваша ракон[10] может говорить на нашем языке и чувствовать немного больше. Немного — потому что она и до моего вмешательства была готова стать карса, надо было только направить поток в нужное русло, и я сделал это. Кроме того, ей не придется тратить так много сил, как это было раньше. А сейчас я расскажу вам то, что помнят немногие и мало кто хочет узнать; тех же, кто готов принять знание таким, каким передается оно от одного трана к другому, еще меньше. Мне остается лишь надеяться, что вы не употребите это знание во вред рекнам. Если я ошибся в вас… что ж, это будет последней ошибкой в моей жизни, а сколько их было…