— Уоштело, — буркнул Певец то ли Кенни, то ли самому себе. — Я знаю, что делаю.
С инструментами на плечах они вернулись к Шульцу, который при их приближении поднялся на ноги и выдохнул:
— Вы чего, совсем ебанулись?
На скулах его ходили желваки.
— Лопату бери, — только и проронил Певец в ответ.
Рыжий жеребец был немаленьким, но втроём они управились с рытьём глубокой ямы достаточно быстро: Певец и Шульц копали без устали, Кенни отгребал землю. Все трое молчали, слышался только лязг лопат о попадавшиеся камни.
Наконец, устало распрямившись, Певец произнёс:
— Ну, вроде порядок, уоштело. Надо, чтоб паводком не размыло, но в этом месте такого сроду не было.
Они перетащили труп рыжего бедолаги в яму и так же споро принялись засыпать её землёй. Джеки копал, как автомат, шмыгая носом, но, кажется, сам этого не замечал. Потом они как следует утоптали взрыхлённую землю.
— Каменюку побольше надо подыскать, — проговорил Певец, отряхивая джинсы, — чтобы место приметить.
Шульц молча кивнул, отошёл в сторону и наконец вернулся с тёмным обломком базальта в руках. Стало заметно, что он довольно сильно хромает. Расшибся, наверное, когда падал, понял Певец.
— Чёрт, вот работёнка, — он утёр потный лоб вымазанной в земле ладонью.
— С хрена ты вообще ввязался мне помогать? — бесцветным голосом осведомился Шульц, присаживаясь на принесённый камень. Он выглядел измотанным до предела и одновременно взведённым, как ружейный курок. В серых глазах стыла какая-то тоскливая злоба.
Певец сам уселся на только что утоптанную землю, и Кенни тут же облегчённо плюхнулся рядом с ним, настороженно косясь на Шульца.
— Считай, что твой конь дал тебе рекомендацию, — Певец повёл плечом. Когда-то пробитое выстрелом Шульца, оно привычно ныло от такой нагрузки. — Как звали-то этого парня?
— Вассаха, — помедлив, с вызовом бросил Шульц, и Певец, не поверив своим ушам, длинно присвистнул:
— Че-го? Ты ненавидишь краснокожих, а коню дал лакотское имя?
«Ша Вассаха» — «Красная Сила» — писали парни из ДАИ у себя на куртках.
Шульц вдруг оскалился так, что верхняя губа вздёрнулась — в точности, как у волка, припёртого вилами к загородке.
— Заткнись! — процедил он, не сводя с Певца горящего яростью взгляда. — Заткнись, понял? Гордишься шрамами от врага? Слышал я, как ты это говорил!
Его рука вдруг нырнула за пазуху, и спустя мгновение в глаза Певцу смотрело револьверное дуло.
«Магнум», полицейская пушка, машинально определил он.
— Ехали бы мимо и ехали, — задыхаясь, проговорил Шульц. — Чего ж вы полезли мне помогать, придурки? Я же враг!
Точно, придурки и есть, безнадёжно подумал Певец. Но сокрушаться было поздно. Безмолвно переглянувшись с Кенни, он медленно поднялся с земли. Кенни тоже вскочил. Выпрямился и Шульц. Теперь все трое стояли друг против друга.
И один из них держал в руке револьвер.
Держал в руке смерть.
«Хороший день, чтобы умереть», — вновь промелькнуло в голове у Певца. Но не сейчас! Сейчас он этого не хотел! С ним рядом был Кенни!
— Есть лопаты, есть яма, — продолжал Шульц почти нараспев. Рука с зажатым в ней револьвером ни разу не дрогнула. — Что мне мешает прикончить вас обоих и прикопать тут же, с Вассахой? А?!
Голос его сорвался.
— Возможно, сам Вассаха? — негромко и спокойно предположил Певец. Взгляд тревожных глаз Кенни, расширившихся от напряжения, впился в его лицо, как и взгляд Шульца, а Певец вдруг указал вверх, в небо: — Посмотри.
И Шульц оцепенел, запрокинув голову.
Над ними, подгоняемый ветром, мчался облачный конь. Громадный, грозовой, распластавшийся по небосводу, он величаво плыл в сторону Чёрных гор, и грива его развевалась, как стяг.
Пока Шульц и Кенни глазели вверх, будто зачарованные, Певец шагнул к Шульцу и одним молниеносным движением выкрутил у него из руки оружие. Тот взвыл от боли и тут же покатился по земле, сбитый с ног крепким ударом.
— Псих! — поцедил Певец, тяжело дыша, а Кенни снова без сил опустился на взрытый дёрн, уткнувшись лбом в колени. Его трясло.
Певец взвесил в ладони револьвер и медленно, раздельно проговорил, уставившись на скорчившегося Шульца:
— Для меня приберегал, что ли? А если мы тебя тут сами прикопаем? Как тебе такой расклад, сучий ты потрох?
— Не надо, — выпалил Кенни, вскинув голову. — Певец!
Шульц молчал, сверкая глазами исподлобья и сжимая левой рукой вывихнутое запястье правой. Певец стиснул кулаки, борясь с желанием хорошенько врезать ублюдку. Из-за сидящего на земле, белого, как мел, Кенни — он знал, что тот так испугался не за себя.
— Поехали отсюда. Пожалуйста, — тихо попросил Кенни. Певец мрачно кивнул, пряча револьвер за пояс и протягивая парню руку. Тот с готовностью за неё ухватился — пальцы у него были ледяными.
— Проголосуешь на дороге, — ровным голосом объявил Певец, обернувшись к Шульцу, который низко опустил голову. — Проголосуешь, хер ты недоёбанный, и кто-нибудь тебя подберёт. И отвезёт куда надо. Лучше бы в психушку.
Он свирепо сплюнул.
— А ты! — хрипло проорал Шульц ему вслед: — Ты! Будто бы ты не хотел мне отомстить!
Он с трудом поднялся на ноги и стоял, покачиваясь.
— Да я просто отпинал бы, и всё, — честно ответил Певец, остановившись. — Но не как тогда в баре, словно это шоу какое-то. И уж точно не убил бы, уоштело. Разницы не видишь, мудозвон ты сраный?
— А я тебя убил, что ли? — ощерился Шульц. Его шатало из стороны в сторону, как пьяного.
Певец покосился на Кенни.
— Давай сами его подвезём, — устало вздохнул тот, отвечая на незаданный вопрос. — В больницу. Он, может, головой ударился, когда с коня падал. Сотрясение мозга заработал.
— Нечему там у него трястись, — сердито проворчал Певец, ухватив Шульца за воротник куртки, чтобы доволочь до машины. — Давай, топай.
Тот не сопротивлялся, шёл смирно, хоть и спотыкался. Молча залез на заднее сиденье пикапа. Кенни тем временем сгрузил в кузов кирку и лопаты.
Шульц подал голос, только когда их пикап затормозил у приёмного покоя Вест-Крик Хоспитал:
— Пушку-то верни.
Певец лишь хмыкнул, покрутив головой:
— А денег тебе не дать? Мы сегодня у Филдса полторы сотни огребли. Вылезай и дуй к доку Грэму. Пускай он тебе касторки бутыль пропишет, может, ума прибавится.
— Ствол-то не зарегистрирован, — гнул своё Шульц.
— Вот спасибо-то, пила майа, — окончательно развеселился Певец. — Чистый «магнум», непалёный — всю жизнь мечтал. Подарок на день рождения. Проваливай!
Когда Шульц, спотыкаясь, поднялся на крыльцо приёмного покоя и позвонил в дверь, Певец с облегчением завёл мотор.
— Он не отстанет, — глухо вымолвил Кенни. Лицо его снова побледнело так, что резко проступили веснушки на переносице.
— Плевать, — беззаботно отозвался Певец. — У нас теперь даже пушка есть, уоштело. Скажи лучше, что твоей маме купить. Какие она цветы любит?
— Герберы, — Кенни сразу заулыбался.
— Не знаю, что это такое, но сейчас покажешь, — весело распорядился Певец, заворачивая к бензозаправке Майерса. Там стоял маленький цветочный магазинчик.
========== Часть 6 ==========
«А не спеши ты нас хоронить, а у нас еще здесь дела.
У нас дома детей мал-мала, да и просто хотелось пожить.
А не спеши ты нам в спину стрелять, а это никогда не поздно успеть.
А лучше дай нам дотанцевать, а лучше дай нам песню допеть.
А не спеши закрыть нам глаза, а мы и так любим все темноту,
А по щекам хлещет лоза, возбуждаясь на наготу.
А не спеши ты нас не любить, а не считай победы по дням.
Если нам сегодня с тобой не прожить, то кто же завтра полюбит тебя?»
(«Чайф»)
Весело насвистывая, Певец зашёл в сарай, где Робинсоны держали мешки с комбикормом, брикеты сена и разный инвентарь. Он изрядно задержался у них на ранчо, работая почти дотемна, но миссис Робинсон его вкусно накормила, позвав к семейному ужину. Вдова лет сорока, она управлялась по хозяйству вместе с сыновьями-подростками и часто нанимала работников на подмогу.