— Михаил, сядь на диван. Не помни выкройки.
По всей комнате будто вихрем были разнесены клочья цветастого ситца.
— Сарафан шью, — похвасталась Наташа.
Она долго возилась на кухне, и за это время Веснин успел вспомнить всю недолгую историю их знакомства.
В начале прошлой осени Миша приехал в полк и в первый выходной отправился обследовать город. По крутому спуску он сходил к реке, когда его обогнала девушка, одетая не по сезону легко, в открытом платье и с полотенцем через плечо. Ноги у нее стройные, с полными загорелыми икрами, сильные. На ходу она сбросила туфли, потом обернулась и с улыбкой крикнула;
— Нырнем!
— Что-то не хочется.
— Скажите, что струсили. А еще лейтенант.
— Полотенца нет.
— Пожертвую половину — на бедность.
Плавала она неважно, больше бултыхалась и карабкалась по-собачьи. И визжала. Пришлось раздеться и выдать стометровку приличным брассом. От полотенца Миша отказался, вытерся майкой и отвернулся, когда девушка, набросив на смуглое тело платье, стала стягивать мокрый купальник.
Наташа согласилась встретиться вечером и сходить в кино. А на другой день, зайдя по делам в штаб полка, Веснин, к удивлению и радости, увидел ее за пишущей машинкой. Она поздоровалась с ним, как со старым приятелем, вызвав иронический взгляд начштаба.
С Наташкой было хорошо. И в Доме офицеров, и в кино, и в театре она держалась просто и естественно, говорила охотно и весело. Только она оказалась какой-то непостоянной. То собиралась в механический техникум, то в институт на филологический факультет, то в педучилище на дошкольное отделение — воспитывать подрастающее поколение. Да вот еще ее встречи с Кульчинским…
Дотошный и ревнивый Михаил решил ее строго проверить. Проверку он обдумал и составил на этот предмет, так сказать, личный план, наподобие тех, что составляют при осмотре самолетов. Цель проверки состояла в том, чтобы досконально узнать, чем она живет и дышит. Подозрительность? Пусть думают что хотят.
Он приходил к Наташе утром, в полдень, после обеда и перед ужином. Наташа сидела в своей шести метровке, в углу «крейсера», то читала книжку, по большей части приключенческую, то штудировала учебник. Зубрит. Однажды он постучался к ней во втором часу ночи, Наташа открыла и даже не удивилась.
— Это ты, Мишка? Заходи.
Он произнес заранее приготовленную фразу:
— Кажется, тетрадку у тебя забыл. Там конспект для политзанятий. Утром проводить.
— Посмотри, Не помнишь, куда положил?
Когда на горизонте появился Кульчинский — а он стал проявлять особое внимание к Наташе весной, — Михаил забыл про свои проверки. Тут уж было не до них…
Наташа вынырнула из кухни, быстро скрутила свои лоскутки, обмотала их газетой и швырнула на тумбочку.
— Давай обедать.
Полетели из буфета на стол тарелки, ложки, вилки. Она заботливо стала угощать Мишу, пододвигая ему то хлеб, то пирожки — «тетка — мастерица печь».
И что-то она такая заботливая? Жалеет? Все знает. И как не знать, когда штабные бумаги печатает. И Миша внутренне сжался. Наташа словно не замечала его скованности, щебетала о пустяках.
Еще не кончили обедать, как в прихожей задребезжал звонок. А через минуту в комнату вошел Кульчинский, облаченный в белую нейлоновую рубашку и светлые брюки, наглаженные по стрелкам до ножевой остроты. За лейтенантом стояла сияющая Лукинична.
— Вот, касатка, и дорогой гость к тебе, — К летчику Лукинична была явно расположена.
— Здравствуй, Ната.
— Здравия желаю, — Наташа приставила ладошку к виску.
— Э, да тут уже меня опередили, — Кульчинский заметил Веснина. — Салют труженикам аэродрома. Борцам за безаварийные полеты!
Миша промолчал. В приветствии старшего лейтенанта был намек.
— Вот что, Наточка, я на минутку. Есть деловое предложение. У меня два билета. В Дом офицеров. Концерт. Ну, как?
— Спасибо, Костя, — сердечно проговорила Наташа, — Но видишь ли я… я уже приглашена. Миша билеты в оперу взял… На что, Михаил?
Этого Веснин не ожидал. У него вытянулось лицо. И чего это она придумала? Никаких у него билетов нет.
— На-а балет! — выпалил он.
— Вот видишь.
Кульчинский пожал плечами, резко повернулся:
— На нет суда нет. Не буду мешать.
— Что ты. Костя, сядь покушай.
— Спасибо, я уже скушал,
Кульчинский сделал рукой прощальный жест и направился к выходу. В коридоре прогромыхали шаги Лукиничны. Хлопнула дверь.