От этого разговора такое ощущение, будто гнилой орех раскусил. Вон как у Девятова: ты нам не мешай, мы тебе не будем. Сделка. Правильно, что Фитилек не согласился. А он, Агеев, промолчал, Отчего? Авторитет Девятова не хотел подрывать или из робости, нерешительности?
Был замполит собою крайне недоволен, когда подходил к ленинской комнате, где собирались техники. С ними он хотел провести беседу.
Он вошел в комнату. Офицеры встали, заскрипев стульями. Еще не все пришли со стоянки. Надо было подождать.
Техники шумели. Борис Валентинович сразу уловил, что «запущен» очередной розыгрыш. Разыгрывали Веснина. Закоперщиком был Судейкин, который по-своему хотел ободрить приунывшего Михаила. Тот пожаловался, что сапоги буквально горят на бетонке, подошвы стираются в несколько дней. Пров Васильевич его внимательно выслушал и посоветовал приклеить к подошве слой микропорки. «Знаешь, Миша, — сказал он, — клей тут появился изумительный. Прихватывает в пять минут. Держит, как стальные заклепки. Клей этот называется «вир». «А где его взять?» — обрадовался Веснин. «У нашего инженера видел, из Москвы привез, отличная вещь».
Разумеется, Судейкин тут же подговорил инженера, который, вознеся до небес чудесные свойства «вира», отправил Веснина к командиру соседней эскадрильи. А тот, тоже предупрежденный Провом Васильевичем, послал Мишу в полковую мастерскую. Там сейчас и задержался незадачливый Веснин.
Миша влетел в ленинскую комнату последним, когда все техники были в сборе, а замполит уже встал из-за стола, чтобы начать беседу.
Веснина забросали вопросами:
— Нашел «вир»?
— Хороший клеек?
— Держит, как электросварка?
Миша глухо зарычал и полез, раздвигая товарищей, за последний стол.
Борис Валентинович утихомирил расходившихся техников и приступил к беседе. Он говорил о том, что технический персонал обязан бороться за безаварийность полетов, предупреждать летные происшествия, добиваться высокой боевой готовности.
Все правильно. Но через несколько минут Агеев понял, что зря начал с общих, всем известных истин. А остановиться уже не мог. Где-то в глубине души сохранилось убеждение, что всякую беседу надо открывать вступлением, излагающим общую суть вопроса, а потом переходить к фактам. Наконец, он разделался с затянувшимся вступлением и сказал:
— Нужно утроить бдительность, чтобы не было таких случаев, как с техник-лейтенантом Весниным.
— А что с ним случилось, товарищ майор? — раздался голос с места.
— Как это вы не знаете? — искренне удивился Агеев. — Весь аэродром знает.
— Никак нет, мне неизвестно.
Это, оказывается, сказал Судейкин. Видите ли, ему неизвестно. Наверное, опять затевает какую-нибудь «покупку». Не выйдет, дорогой, не на того напал.
— А я-то был уверен, — протянул майор, — что вам, Пров Васильевич, эта история лучше всех знакома. И на стоянке ваши с Весниным самолеты рядом, и побеседовать у вас с ним была возможность. Не вы ли с ним все вопросы в субботу обговорили? За графинчиком… с холодной водичкой, которую вам Зиночка, расщедрившись, поднесла?
Громыхнул хохот. Конечно, случай в столовой до присутствующих уже был доведен. Поди сам Судейкин постарался.
— Один-ноль в вашу пользу, товарищ майор, — присудили техники.
— Ладно, — продолжал Агеев, — повторяю специально для Прова Васильевича и для тех, кто почему-то не знает. В воздухе, на высоте не менее пяти тысяч метров, с машины лейтенанта Кульчинского сорвало фонарь. Вряд ли так вышло бы, если бы техник-лейтенант Веснин проявил достаточную бдительность во время предполетного осмотра самолета. Теперь понятно?
Судейкин молчал. Не возражали и остальные техники. «Ага, почувствовали, что я спуску не дам. Так слушайте…»
Он продолжал беседу с твердой уверенностью, что офицеры согласны с ним и теперь оценят по достоинству грубый промах разгильдяя Веснина. Но вскоре заметил, что это не совсем так.
Его слова как бы проскакивали между слушателями, никого не задевая. Взоры их были неуловимы…
Агеев умолк.
— Вопросы есть? — спросил он автоматически.
— Нету, нету… — зашумели техники.
— Все ясно-понятно.
— Можно идти?
— Идите, — разрешил Агеев, понимая, что беседа не получилась.
Комната освободилась очень быстро. Всех словно ветром сдуло.
Одним из последних выходил Судейкин. Он вынул самодельный портсигар из плексигласа с вырезанной на нем звездочкой — «не с войны ли?»— постучал мундштуком папиросы о крышку, закурил.