Все в ожидании.
Пока в небе спокойно. Разве оставит на экране метку рейсовый транспортный самолет, и — планшетисты, операторы, штурманы презрительно поведут плечами; тихоход.
Они будут следить, не отрывая взора от экранов, и час, и два, и десять, и сколько понадобится.
И каждую секунду будут думать: где они, самолеты «противника»? Может, в ночном тумане стоянок тихо ждут своего часа? Или уже запущены двигатели, и бомбардировщики, переваливаясь по-утиному, выруливают на старт? А то, разрывая в клочья облака, гудят в высоте?
Где они, сколько их, откуда нанесут удар?
Об этом, может, знает приезжий генерал. Знает да не скажет. А то и он этого не знает.
Хуже нет ждать и догонять.
За этими размышлениями Виктор не заметил, как исчезла очередь у фургона. Солдат-парашютоукладчик выглянул наружу, увидел Додонова и спросил:
— Товарищ лейтенант, а вы почему остались?
— Не нравится.
— Что не нравится?
— Парашют. Ты дал с белым куполом. А мне голубой подходит. К цвету глаз.
Инженер распорядился, чтобы старший техник-лейтенант Судейкин готовил свою «девятку» для Кульчинского. «Восьмерка» на проверке. Пока не разберутся в причинах сброса фонаря, машину нельзя вводить в строй. Техник-лейтенант Веснин находится, так сказать, в «подвешенном состоянии». Когда и как еще его вопрос решится. А летать надо сегодня, может, прямо сейчас.
— Есть, — ответил Судейкин. Повернулся и отошел, бурча себе под нос.
— Что ты, Пров Васильевич, или чем недоволен? — спросил инженер.
— Никак нет, всем доволен.
Из-за хвоста «восьмерки» показался Михаил Веснин. Он уже обменялся сапогом со своим соседом по комнате, стругался с ним, а теперь мерял шагами рифленый железный настил между своим и судейским самолетом, стараясь держаться в тылу и не показываться на глаза начальству.
Михаил мучился неопределенностью. Результаты дознания ему еще не объявлены. А с началом учений о Веснине никто и не вспомнил.
На его розовощеком с выгоревшими бровями лице блуждала вопросительная улыбка: «Ну что, Пров Васильевич? Мне-то как быть?»
Судейкин прошел мимо, злясь и на Мишку-растяпу, и на инженера, и, конечно, на Кульчинского, и на себя. Он подскочил к своей машине и тут заметил, что около нее почему-то нет солдата-механика: то ли отлучился сам, то ли куда послали — и озлился еще пуще.
— Шалберники, — выругался он. — Все Судейкин да Судейкин!
Резко повернувшись, он напустился на укрывшегося снова за хвостом истребителя Веснина.
— Ты опять столбом стоишь. Что, я один буду машину расчехлять, тебе и дела нет? А то иди к своей пишмашке помогать, кому делать нечего.
Веснин молча проглотил пилюлю и с радостью, мгновенно изобразившейся на его физиономии, кинулся к «девятке».
Он не отходил от Судейкина, следовал за ним, как тень, по маршруту предполетного осмотра. Он подавал инструмент, повторно осматривая заклепки, проводку, ощупывая шасси.
Судейкин, обычно не терпевший чужого контроля, ни в чем не препятствовал Михаилу.
Через полчаса на стоянку пришли летчики. Сначала показался лейтенант Кульчинский. Остановившись у среза бетона, он разглядывал странную спаренную работу техников у истребителя. Веснин увидел его, рванулся было навстречу, чтобы доложить. Но Судейкин, как будто не замечая Кульчинского, остановил Веснина свирепым взглядом:
— На-ка, — сказал он грубовато, как подручному, — плоскогубцы на место положи.
Михаил повиновался.
Кульчинский постоял, поковырял носком сапога землю за обрезом бетона, но так и не дождался рапорта.
Откровенная неприязнь старого техника раздражала и угнетала его.
Константин мог бы сейчас поставить этого технаря на свое место, сказать ему пару ласковых… Но сдержался. Он никогда и никому не говорил резкости: себе дороже. Куда лучше приглушить порыв. Даже когда внутренне клокотал, он умел держаться в рамках. Разве только позволял себе с подчеркнутой холодностью произнести «вы». «Вы ошибаетесь, товарищ старший техник-лейтенант, и вводите людей в заблуждение». Но сейчас так не скажешь. В хмуром, безразличном взгляде Судейки- на, скользившем по обшивке самолета, в его явном нежелании узнавать его, командира корабля, была прямая угроза.