Добровольцев пришлось подыскивать потому, что морозы стояли стабильные — около 30 градусов, а обязательный вывод на работу при температуре ниже — 20 градусов уставом не предусмотрен. Обращаюсь я к вербовщику с просьбой записать меня. Тот осматривает меня как рабовладелец при покупке нового раба. За месяцы курса я поправился, и фигура моя, очевидно, удовлетворяет требованиям бригадира. Через час колонна отправляется в лес. Инструмент у нас великолепный, профессиональный — топоры, колуны, пилы.
Русская зима. На небе нет ни одного облака, ветра никакого нет. Одеты мы по-настоящему, т. е. не мерзнем, а конвоиры бегают то вперед, то назад, контролируют носы и уши, предупреждают от замерзания этих важных выступов головы.
На лесосеке зажигаем костер, группами по три беремся за работу. Немецкий бригадир — умница. Во всем лагере он подобрал лесорубов-профессионалов, но в связи с тем, что процент лесорубов среди трудового населения Германии очень низкий, составить должное число бригад на лесорубку из профессионалов шанса нет. Эффективное решение проблемы заключается в формировании групп по три, в которых командует один лесоруб-профессионал. Таким образом добились высокой эффективности труда и избежали несчастных случаев. В каждой бригаде 6 троек плюс один специалист для точения пил и топоров.
Работа идет дружно. Норму выполнять можно при умелой организации труда. Я очень доволен своим «командующим», который за 20 лет накопил опыт в лесорубке в баварском лесу на юге Германии. Рабочее время проходит быстро, с заходом солнца отправляемся обратно в лагерь. И опять любуюсь красотой природы. Пейзаж белоснежный, с синим небом над ним, постепенно превращается в сплошной пожар. Все в красном сверкает, черные силуэты сосен филигранно обрисовываются на пламенном фоне — с ума можно сойти при виде такой картины.
В лагерь возвращаемся веселыми и довольными. В столовой нас ждет ужин «с процентом». Нельзя сказать, что желудок наполнен, но, слава Богу, голода не ощущаем. Самочувствие относительно хорошее.
Нельзя ли назвать счастливцем человека, который в суровую зиму свободен от страданий и тяжелых переживаний, далеко от ожесточенных боев, далеко от бомбежек городов Германии, живет вне всякой опасности, в относительном покое? Сторонники этой философии жизни ищут друг друга, и в их вечерних беседах звучит благодарность за привилегию жить без постоянной угрозы смерти и за привилегию реальной надежды остаться здоровыми и в ближайшем будущем. Я лично умею радоваться красоте и одного цветка в необозримой пустыне — за это благодарю судьбу.
Тем временем лес завалило снегом, дороги для автомобильного транспорта сделались непроходимыми, а запасы продовольствия, как выяснилось, на исходе. Продукты подвозятся по узкоколейке, но от ближайшей станции до нашего лагеря, как нам уже известно, 15 километров. Арифметика простая: суточный паек для одного человека составляет 300-400 граммов продуктов, следовательно, на 10000 человек в день требуется 3-4 тонны муки, крупы, жиров и прочего.
За продуктами нужно ехать на санях, но кроме нас, самих военнопленных, нет никакой упряжи. Поэтому опять слышится призыв добровольцев даже в выходные дни. Добровольцы те же, что и на заготовке дров. Но ехать за продуктами особенно интересно потому, что упаковочный материал все-таки не броня. Когда барьер между вечно голодным заключенным и съедобной материей состоит только из мешковины, фанеры или картона, то как же не найти способ этот барьер преодолеть? В поисках таких способов проявлялась безграничная находчивость ребят.
Грузовые сани были разных размеров. На самых небольших — четыре человека в упряжке и один рулевой позади, на самых больших — 14 тягловых и двое рулевых. Впереди прикреплена веревка, в петли которой вставлены палки длиной около полутора метров. На каждой палке справа и слева от веревки один «тягач», а на больших санях — 7 пар одна за другой. В составе колонны около 30 саней всех размеров. Покидаем лагерную зону рано утром в темноте. Дорога заснежена до колен. Головным экипажам тяжело прокладывать лыжню. Применяется система чередования. Головной экипаж прошел метров двести-триста, пропускает всю колонну и зацепляется за ее хвост. Несмотря на применение такой тактики, до станции требуется около 5 часов. Там идут разгрузка вагонов (тягло превращается в грузчиков) и распределение груза по саням, и тем самым начинается веселая часть предприятия. Конвоиры хотя кричат, но все же на занятия рулевых смотрят сквозь пальцы. В то время как тягло тянет, рулевой не рулит, а подготавливает доступ к съедобному содержимому мешков, картонок, фанерных ящиков. Колонна останавливается для отдыха и удовлетворения телесных нужд, и начинается кормление как тягла, так и конвоиров.
Запасаться продуктами и контрабандой, тащить их в лагерь строго воспрещается. Каждый участник перед возвращением в зону подвергается телесному обыску, но процент успеха этих обысков невысок. Не разденешь же человека при 30 градусном морозе. Шуба толстая, а ощупывают нас, не снимая перчаток. Как им определить, например, что грудь и пузо человека прямо на коже обложены ломтиками сала? Как им определить, что между бедрами человека висит дополнительная сумочка с каким-то питательным содержимым? Одним словом, в 12 часовых походах за продуктами участвовали не зря.
Намного меньшим уважением пользуются походы за дровами. Где-то в лесу, на расстоянии 3-5 километров от лагеря навалены шестиметровые отрезки стволов высоких сосен. Для того чтобы подвести к лагерю доброе количество этих тяжеловесов, составляются санно-человеческие колонны, причем стволы-длинномеры кладут на двое саней — головной и хвостовой — по три или шесть штук, смотря какого они диаметра. В упряжке такой повозки до 20 человек. Дорога к этим штабелям древесины тянется по открытому полю, где сугробы бывают высотой полтора метра. Продвижение по этой дороге человеческого тягла по не прочищенному заранее пути требует мобилизации последних сил, и эти походы без жертв не обходятся. Падают ребята от истощения, подняться больше не могут или не хотят. Приходится выделить одну упряжку для возвращения в лагерь тех, кто переоценил запас физических сил.
А чем люди мотивируют выход на такие изнуряющие предприятия? Одни хотят избежать скуки, бездельничанья в плохо отапливаемом бараке, другие охотятся за куском добавочного хлеба и четвертью литра пшенной каши, а большинство, пожалуй, не отрицают оба мотива.
Прошел декабрь. Как провели рождественский праздник, не помню. Думаю, что отметить праздник не хватало душевных и материальных ресурсов. Провели эти дни как рабочие, так как церковные праздники вообще в Союзе не признавались, а тем более даты праздников по григорианскому календарю. Как встретили новый 1945 год, также из памяти извлечь не удается. Равнодушная, наверное, была эта встреча. Предстоял конец войны, в этом сомнений не было. Но, что будет с военнопленными, никто знать не мог.
Новый 1945 год. Вызывают меня на проходную. Встречает комендант школьной зоны: «Берите свои вещи, не вернетесь сюда. Будете старшим обслуги школьной зоны». Просто не верится мне. А откуда взята такая высокая оценка моих способностей — представления не имею. Неужели освоение русского языка дало первый выигрыш?
Старший обслуги — это, с точки зрения рядового военнопленного, наиболее желанная должность в лагере. Ему подчиняются не только дровоколы, дворники, дрововозы и персонал разных мастерских, но и персонал кухни! Все-таки не могу подавить кое-какие сомнения в своих способностях руководить таким изысканным кругом пленных-профессионалов, к тому же еще в школьной зоне. Сомнения оказались оправданными. Сотрудники обслуги решили так: «курсант = доносчик», и найти подход к ним было затруднительно. Чувствовалось, что совет бригадиров обслуги решил доказать командованию, что старший обслуги — должность ненужная. Работу организовали без меня, и, если я пробовал ввести новые порядки, они от советского начальства добивались отмены моих нововведений.