Село Вершилово за 40 с чем-то лет ни в чем не изменилось. Те же избы, те же грунтовые «улицы», тот же облик бедноты. Но, как ни странно, начинаю чувствовать себя «дома»!
Отправляемся дальше по проселочной дороге в д. Трофимово, по той дороге, где ночью с мешком краденого картофеля на спине наткнулись на сторожа. Оживляются в памяти детали этого происшествия. Как же я отважился матом со сторожем говорить? Как он не заметил, что мы военнопленные? Или, быть может, даже не захотел заметить?
В д. Трофимово в свое время было конное хозяйство колхоза. В конюшне тогда стояли три пары полумертвых от голода кляч. На том месте теперь находится МТС, но изменение небольшое. Взамен неработоспособных от голода кляч теперь там стоит добрая дюжина тракторов всевозможных возрастов и размеров, которые по виду служат только для добывания запчастей. В мастерской два трактора, на которых группа мужчин выполняет какие-то ремонтные работы.
Здороваемся с ними, спрашиваем, знакома ли им семья Телегиных. Оказывается, знакома. В Перехваткино живет младший сын Николая Павловича — Павел Николаевич. Дом его — единственный в Перехваткино вновь построенный и к тому же каменный дом. Он, кажется, должен быть дома. Поехали. Проселочная дорога от Трофимово в Перехваткино сначала поднимается на невысокий холм, где в свое время стоял сарай, в котором лен чесали. На месте сарая теперь вновь построенная овчарня.
И вдруг перед моими глазами развивается происшествие, словами описать которое беспредельно трудно. За все эти годы после ухода из Перехваткино я сохранил в памяти ту милую картину, которая открывается заезжему при приближении к деревне с холмика на полпути от Трофимово. Стоило мне закрыть глаза, направить мысли в данное направление, и в любое время видел мнимый пейзаж русской деревни, утопающей в зелени, с темной полосой леса на заднем плане. А что со мной делается теперь? Закрываю глаза, открываю их, и, какое чудо, естественная картина ничем не отличается от зафиксированной в памяти. Это «мое» Перехваткино, та же деревня, что была 40 лет тому назад. Ничего, кажется, за этот срок не изменилось, но есть какой-то оптически незначительный дефект, природа которого объяснилась позже.
Остановились у домика П. Н. Телегина, застали мы его дома. Знакомимся, он ошеломлен от удивления. Спрашивает, что гонит человека из далекой Германии сюда, в русское захолустье повидаться с деревней Перехваткино. П. Н. Телегин приблизительно сорокового года. Он тускло помнит немца, который разговаривал по-русски и с которым папа часто ходил в лес. «Вот, — говорит, — проверим вашу память. Покажите мне избу отца!»
Пошли вместе — процессией: впереди Павел Николаевич и я, позади шофер, сопровождающий и Анатолий. И, не пройдя 100 шагов, пальцем указываю на изящную избу, окрашенную в синий цвет с белыми украшениями. И не ошибся, несмотря на то, что изба Телегиных раньше была окрашена в темно-бурый цвет.
На противоположной стороне деревенской улицы мне бросается в глаза та изба, в которой мы жили в период пребывания в Перехваткино. Какая встреча! Возвращаюсь мыслями в тот период молодости, когда как пленник здесь наслаждался счастьем максимальной свободы. Как я возлюбил эту деревню! Как сокровище сохраняю память об этом красивом и милом местечке.
Покидаем деревню, направляемся к ручью, где раньше было болото. Смотрю на деревню с окраины, и мне становится ясно, в чем состоит принципиальное изменение картины деревни: нет за избами огородов! Там чистый пар!
Павел Николаевич Телегин рассказал, что в первые послевоенные годы население в основном жило на тех продуктах, которые давали личное хозяйство и лес. У всех были: корова, козы, гуси, куры, у всех был участок под картофель, капусту, огурцы и пр. Зато на колхоз работать ходили неохотно. Этому положению, по словам Телегина, положил конец Хрущев. Скот отобрали, заниматься огородничеством запретили. Живут люди сегодня хуже, чем в первые послевоенные годы! Вот и преимущества колхозного строя.
Погуляв по берегу ручья, обращаюсь к сопровождающим меня мужчинам с просьбой на полчасика хотя бы оставить меня одного. Овладело мной такое душевное волнение, что выхода другого не вижу, кроме уединения. Не ожидал я, чтобы новое свидание с этой местностью могло на меня оказать настолько волнующее влияние.
Хожу по лугу, где прежде было болото, где когда-то ночью под гром и молнии и обильный ливень на четвереньках переправился от лесистого восточного склона на Перехваткино. Пытаюсь вернуть себе покой, вместо волнения радоваться тому, что наконец суждено мне было вновь повидаться с любимой деревней.
Вижу, что совсем недалеко от меня из леса выходит пара женщин с корзинками. Приближаются ко мне, стало видно, что старшая из них не моложе семидесяти, а младшая на 15-20 лет моложе. Старшая ходит в лаптях. Здороваемся, начинаю разговор. Рассказывает младшая, что по грибы пришли из города Правдинска. Обходили лес кругом с самого утра, а урожай — неурожай. В корзинках дно видно. Мне известно, что от города Правдинска сюда не менее 20 км по прямой, и эту дистанцию обратно им надо пешком пройти. Об общественном транспорте здесь и думать грех. Но, думаю, чудотворцем в этом случае, наверное, могу быть я.
Разговаривая, приближаемся к машине, где меня ждут. Прошу шофера посадить старуху с дочерью, так как в Правдинск нам по пути. Он соглашается, прощаюсь с Павлом Николаевичем, отправляемся в путь.
Темы беседы с новыми пассажирами, к сожалению, не помнятся потому, что все мое внимание сосредоточилось на окружающей среде. Приехали в Правдинск, остановились, чтобы женщинам выйти из машины. Словами обе выражают глубокую благодарность, а старшая из-под юбки достает небольшой платок с узлом, открывает узел, предлагает мне рубль за проезд.
Сдержать слезы невозможно мне, обнимаю ее, объясняю, что оплата только шоферу, а тот отказывается. Желаю всего доброго, трогаемся в путь, и я чувствую, что снова здесь оставил кусок сердца.
Глава 9: Лейтенант Ведерников.
Ст. Игумново — лагерь No 469/3.
Осень-зима 1946 -1947 гг.
Вернулись «домой» с добрыми воспоминаниями, а что касается производственных успехов, есть что предъявлять: в лагерь отвезено доброе число бочек с брусникой и маринованными грибами. Люди, отправившиеся в лес больными и не способными ходить, вернулись здоровыми. Результаты вполне положительные.
Снаружи, однако, не видно, что старший команды прошел курс практического обучения по предмету «преимущества советского колхозного строя». Мне самому еще не ясно было, что устойчивость только что приобретенного марксистского идеологического убеждения от этой практической учебы заметно пострадала. Немного боялся я изменений в структуре антифашистского актива, которые, возможно, произошли за период моего отсутствия. Боялся, как оказалось, зря!
Самый удивительный сюрприз для вернувшегося старшего актива заключался в том, что никто за время отсутствия не решил его заменить. Саша сердечно меня приветствовал. Обстановка в политработе ни в чем не изменилась. Ничего особенного не случилось. Пять человек «профессионального» актива находились в состоянии полного равновесия интересов. Сферы интересов нигде не сталкивались. Саша заместителем отстоял все наступления на стул заведующего. В зиму 1946-1947 г.г. жизнь в лагере шла гладкой и прямой дорогой. Катастрофа с питанием не повторилась, без «эрзаца» давали положенный паек, не роскошный, но как раз достаточный для сохранения физической конституции ребят. Дистрофиками были единицы, численность оздоровительной команды (ОК) оставалась стабильной на низком уровне и даже снизилась.
Мой досуг заполнился длительными беседами с Сашей, и особенно мне запомнился его рассказ о взятии в плен. Советские участники этого события оказались на такой высоте, что я с удовольствием ставлю их на почетное место.