Настало время обеда. Мужик угостил тем, что у него было, — черным хлебом со свежим молоком. Вот и наслаждение. Вкус этот остался в памяти навсегда. Сколько раз ни пытался после приятной работы ощутить этот райский вкус — бесполезно. Работу довели до конца, вернулись, и мужик в знак благодарности крепко пожал мне руку. Время, каким ты можешь быть приятным даже в плену!
Прежде чем начать описание переворота в своей жизни и переезда из райского лагеря в Табалле в адскую обстановку лагеря г. Красноармейска, хочу рассказать о понятиях «рай» и «ад» для военнопленного.
Физическое и психологическое состояние зависит от следующих факторов:
1. Политико-идеологического отношение правительства к пленным;
2. Жизненного уровня населения, проживающего рядом;
3. Нормы пайка;
4. Дисциплины и честности надзирающего персонала;
5. Вида работ, выполняемых пленными;
6. Возможности добывать продукты помимо пайка.
Что касается лагеря Табаллы, то по фактору No 1 — все в порядке, правовые нормы в отношении немецких пленных выполнялись, согласно приказам Сталина.
По фактору No 2 — население не голодало. Рыболовство и выращивание овощей гарантировало питание для всех, поэтому и не было отрицательного влияния на пленных.
По фактору No 3 — положение чудное. Высшее руководство, видимо, решило в обязательном порядке сохранить здоровье 150-200 немцам-сталинградцам, оставшимся в живых. Норма была завышена буквально для всех, как для дистрофиков, хотя таковых уже и не было.
По фактору No 4 — главенствовал высокий уровень дисциплины, самодисциплины, соблюдалась законность. Причем это заслуга Мейера. Он лично контролировал выдачу и закладку продуктов в кухне. Не допускал воровства питания на сторону или «по блату». Питание, что получали пленные, было очень близко к положенному пайку. Утром полкило каши разных видов круп с подсолнечным маслом и 200 г. хлеба; в обед 3 блюда: 1 литр супа с бараниной или рыбой, полкило каши, 200 г. хлеба и компот из сухофруктов, на ужин — опять 1 литр супа и хлеб. Привозившие продукты обогащались, очевидно, рыбой нашего улова.
По фактору No 5 — условия труда сносные. Слова конвоиров «давай, давай» раздавались просто по привычке.
По фактору No 6 — положение в лагере «Табалла» было идеальным. С полей в карманах и сумках приносили овощи и фрукты, а Волга кишела рыбой.
Если все упростить и представлять сытость как рай, то да, лагерь в деревне Табалла был раем для пленных, они не были обессилены и поэтому не подвергались таким болезням — как дизентерия, воспаление легких, сыпной тиф, сильные отеки, то есть болезням, гибельно действующим на человека, не имеющего физических и психических запасов.
Когда я отправился в Сталинград, наивность моя еще не покинула меня. Я радовался, что избавился от психотеррора Тамары Николаевны и не догадывался, что переход в другой лагерь будет похож на изгнание из рая. Тем более что путь следования от Астрахани до Сталинграда походил на поездку по курортным местам. И еще чудо при расставании: Мейер выдал мне наручные часы, которые раньше были отобраны при взятии в плен. И вот ведь какая разница — в Табалле часы мне вернули, а в Красноармейске такое в голову не могло прийти надзирающему персоналу, что есть такие дураки, которые могут пленному что-то вернуть. Я уже рассказывал выше, как обменял часы на кашу с подсолнечным маслом.
Еще один сюрприз — транспорт до Сталинграда. Еду с конвоиром на пароходе. Он несет объемистую сумку с продовольствием, а я — пленный — хожу без ноши, прямо безумие какое-то.
28 сентября 1943 г. На полуторке вдвоем отправляемся в Астрахань. Впервые вижу речной вокзал, где люди с различным багажом толпятся в ожидании парохода. Любуюсь в определенной степени экзотической картиной. Смотрю на непривычную для немца смесь представителей разных национальностей. Волосы от белокурых до темно-черных, глаза от круглых до миндально-овальных, носы тупые и длинные, прямые и искривленные, одежда пестрая и неприметная. А я стою в форме пилота немецких ВВС, и никто на это не обращает внимания. Пытаюсь на лицах найти выражение гнева, вражды и ненависти, но безуспешно. Людская масса растворяет меня в себе.
Вдруг из уст в уста понеслась неминуемая новость «Пароход идет!». Толпа двигается к трапу, который пока что еще лежит на причале. Медленно и величественно приближается пароход таких размеров, который на реках Германии не встретишь. Картина эта производит на меня глубокое впечатление и я опять забываю, что нахожусь в неволе. Я всасываю в себя увиденное и укладываю в память.
Пассажиры по трапу обрушиваются на пароход. Мы с конвоиром плаваем в потоке живых существ, который, минув сужение трапа, разливается по палубам. Конвоир знает куда двигаться, и мы занимаем удобное место в каком-то проходе.
Так началась незабываемая поездка. До сегодняшнего дня восторгаюсь величественностью «матери Волги» и природы ее берегов. Мне разрешено на борту двигаться совершенно свободно. Стою на верхней палубе, любуюсь церковью и крутым обрывом Черного Яра, шириной равнины на востоке и натыкаюсь глазами на затонувшие возле фарватера баржи. «Это результат действия наших мин», — думаю, с опаской оглядываюсь, как бы кто не придрался ко мне. Но все, наоборот, обращаются совершенно нормально с вопросами:
— Вы кто, неужели немец?
— Немец
— Военнопленный?
— Конечно.
— А в плен как и где попали?
Следует целый рассказ (смотри выше).
— Живы ли родители?
— Живы.
— Есть ли жена и дети?
— Нет. Прямо из школы в армию взяли.
— Гитлер капут, скоро домой.
Этот стереотип «скоро домой» я впервые услышал на этом пароходе. Но это доброе пожелание преследовало нас военнопленных на всем пути плена вплоть до его реализации. Разве злой враг, имеющий в своей голове закоренелое желание «умри немецкая сволочь», желал бы «скоро домой»? Нет.
«Скоро домой!», а передо мной лежали шесть долгих лет плена, но я никогда не забывал, что многие русские хранили в своей душе желание, чтобы я дожил до возвращения на родину. Эти два слова я не воспринимал как пустое утешение, но для меня они навсегда остались выражением добродушия и гуманности большинства русских людей. Если «скоро домой», то значит не надо поддаваться пессимизму, нужно смотреть вперед, в светлое будущее активно справляясь с трудностями положения. Спасибо тем, кто говорил мне «скоро домой!»
Из сумки конвоир вытаскивает сюрпризы: хлеб, сало, сыр, концентраты. Сварили кашу, ели из одного котелка.
— Ты досыта наелся?
— Досыта!
— Хлеб с салом хочешь?
— Хочу, спасибо!
Когда пароход причаливает к пристаням, он просит меня быть около него. Так, при отличной погоде, проходит тот незабываемый рейс по Волге. Покидаю пароход в восхищении. Поскорее бы очутиться в лагере и отправиться в антифашистскую школу.
Глава 4: Лаготделение 108-1 г. Красноармейск
под Сталинградом.
Ноябрь-февраль 1943-1944 гг.
По своей наивности предстоящие события в лагере под Сталинградом я себе представил так: «В этом лагере меня встретит веселая группа будущих курсантов, которые по физическому и моральному состоянию похожи на меня. Собираемся там, познакомимся и через пару дней поедем на север, в антифашистскую школу». С этой картиной перед глазами я прошел проходную того лагеря, в котором на самом деле мне предстояла основная закалка военнопленного.
Дежурный офицер, который принял меня, позаботился о том, чтобы в кухне мне выдали ужин. «Первое впечатление, — думаю, — положительное». Но тут же был шокирован. Ужин состоял из куска соленой рыбы размером с большой палец и кружки горячей воды. На мой вопрос, где выдаются суп и хлеб, повар захохотал и объяснил, что хлеб выдается только утром и суп бывает только в обед. Как мне пришлось со временем убедиться, здесь кормили не для сохранения пленных в живых.
О факторе первом (см. выше) здесь только издалека доходили какие-то слухи, к тому же еще есть пословица: «Россия велика, царь далеко».
Что касается фактора второго, то местное население голодало, жизненный уровень людей был крайне низким.