Первое время некоторые товарищи по работе в эскадрилье относились ко мне несколько иронически, считали, видимо, маменькиным сынком. Но я с таким рвением выполнял свои обязанности, так охотно брался за любую поручаемую мне работу, никогда не считаясь со временем, что скоро ко мне все привыкли, как к своему. Когда в условленном месте через три года после окончания школы мы вместе с одноклассниками собрались, чтобы поделиться, кто что делает и как устроился, то меня сперва и не узнали в загорелом красноармейце в сапогах, солдатской шинели и буденовке с голубой авиационной звездой.
Работа на аэродроме для меня полна романтики, несмотря на то что приходилось трудиться очень много. Никакой механизации тогда не было, все приходилось делать вручную, или, как у нас говорили, собственным горбом.
На "Ансальдо" стоял двигатель "Фиат" в 300 лошадиных сил. Он капризен, и, несмотря на то что мы с Володей Королько тратили уйму времени, чтобы добиться его хорошей работы, он часто после посадки останавливался, или, как говорят, "заглохал". Летчики вылезали из кабины и плелись восвояси, а нам в помощь присылали красноармейцев. Хвост у "Ансальдо" был очень тяжелый, костыль автомобильная рессора, так что требовалось много народу.
- Под хвост взя-ли! - командовал Володя, и четыре человека, в том числе и я, поднимали хвост на плечи. Человек восемь толкали машину, упираясь в крылья.
- Тронули!
И таким порядком, хвостом вперед, мы катили машину километр, а то и больше. Летом еще ничего, а вот зимой очень тяжело. Аэродром не расчищали, самолеты летали на лыжах, а не на колесах, как теперь, тракторов не было, и приходилось тащить машину по снежной целине. Со стороны зрелище это в какой-то степени напоминало репинских бурлаков.
А запустить двигатель у самолетов того времени тоже не так просто, особенно у "Ансальдо". Сперва нужно прокрутить за винт несколько раз и шприцем через клапаны залить бензин. Потом начинается:
- Контакт! - кричу я, ухватившись рукой за конец лопасти винта.
- Есть контакт! - отвечает Володя из кабины самолета, включая контакт и крутя магнето.
Я рывком дергаю лопасти, а меня за другую руку тянет помощник. Винт проворачивается на пол-оборота. Опять: "Контакт", опять: "Есть контакт", и так много раз мы с помощником цепочкой, как "бабка за дедку, дедка за репку", крутим винт, пока наконец мотор фыркнет, чихнет белым Дымом и после прогрева на малых оборотах на патрубках затанцуют короткие ровные синеватые язычки выхлопа.
Бензин привозили в бочках на подводах, а зимой на розвальнях; мы переливали его в ведра и потом со стремянок через воронку с замшей заливали в баки самолета. В бак вмещалось 150-200 килограммов бензина. Затем подтаскивали вручную установленный на салазках водозаправщик - небольшой котел с горячей водой - и опять же ведрами заливали в радиатор. Масло разогревали в ведрах на печке и потом его почти кипящим тащили на линейку и заправляли самолет. И все это в чистом поле, на ветру, при морозе.
Или, например, чего стоило отмыть залитый маслом и обледеневший хвост самолета! Нацедишь полведра бензина, пополоскаешь там тряпку и ну тереть хвост. Мороз, руки немеют, вернее костенеют, от испаряющегося бензина становятся совершенно белыми, но бросить нельзя, пока все не будет сделано, пока Володя не отвернет свечи и я не промою их в чистом бензине, пока не будут устранены отмеченные летчиком дефекты: Батя не примет машину.
Затащить машину в ангар тоже не так-то просто. Пол бетонный, лыжи не скользят, поэтому приходилось набрасывать на пол снег, и только тогда удавалось поставить зачехленную, подготовленную к завтрашним полетам машину на место.
Наконец перерыв! Какое наслаждение зайти в "грелку"! В тесном самолетном ящике набьется человек десять - пятнадцать; от курева продохнуть невозможно, железная печка-буржуйка накалилась докрасна, но блаженное тепло, шутки и смех, "охотничьи рассказы" бывалых "стариков", которые для меня особенно интересны, делают 10-15 минут отдыха незаметными, и с сожалением расстаешься с курилкой и снова идешь на холод, на ветер, в поле.
Много интересного увидел я в то время на аэродроме: ведь это была пора зарождения нашей авиации.
Именно тогда поднялись в воздух первые отечественные самолеты конструкции Поликарпова и Туполева, и я был свидетелем этих исторических полетов.
На аэродроме до сих пор еще цел небольшой двухэтажный павильон, на вышке его раньше развевалась полотняная пестрая "колбаса", которая надувалась ветром и указывала летчикам направление посадки.
В этом павильоне находилось управление начальника Центрального аэродрома. И каждый раз при испытании новых самолетов или в другие ответственные моменты аэродромной жизни на балконе павильона - на "капитанском мостике" появлялась небольшая, подтянутая фигура начальника аэродрома в военной форме. Комбриг Зиновий Николаевич Райвичер, или Зиночка, как звали мы его за глаза, внимательным взглядом окидывал свои владения, и никакая мелочь не укрывалась от его острого глаза.
В начале 30-х годов в летнее время мы с Юлианом Пионтковским почти ежедневно, после работы, проводили испытания наших новых авиеток. И всякий раз неизменно, пока шли полеты, на "капитанском мостике" виднелась фигура начальника аэродрома 3. Н. Райвичера, относившегося к нашим работам с интересом и симпатией.
Зиновий Николаевич впоследствии очень помогал нам с Пионтковским в конструкторской работе и испытаниях новых самолетов. Это был энтузиаст авиации и хороший товарищ.
"Трудовой народ - строй воздушный флот!"
Разговор с генералом Игнатьевым. - Авиационное наследство царской России. - "Илья Муромец" Сикорского. - Предприятия, подобные "фабрике духов и помады". - Общество друзей воздушного флота. - Профессор Жуковский и его ученики. Основание ЦАГИ. - Самолеты по трофейным образцам. - Эскадрильи "Ультиматум" и "Наш ответ Чемберлену". - Авиазаводы "Дукс", "Красный летчик". Цельнометаллический самолет Туполева. - Большие советские перелеты.
В 1943 году на одном из приемов в Славянском комитете, на Кропоткинской улице в Москве, я познакомился с автором известных воспоминаний "50 лет в строю" - Алексеем Алексеевичем Игнатьевым. Это был высокий, статный старик, генерал-лейтенант Советской Армии. Во время первой мировой войны он был военным агентом русского правительства во Франции.