— Ладно, шутки в сторону, завтра бюджет мероприятия мне на стол, и посмотрим, что у нас получается.
— Да, кстати, и блины я жарить не буду, — она с ужасом посмотрела на меня.
— Конечно не будешь: их не жарят, а пекут, — даже я знал процесс выпечки блинов.
— Все равно не буду, — она упрямо топнула ногой. — Я вас знаю, если вам понадобится, вы меня заставите ориенталь на приеме танцевать.
Так прошло две недели, за которые я успел переругаться со всеми: от нашего аккордеониста, который не понимал, зачем на нашем приеме скрипка, если есть его аккордеон, до охранника, который задекларировал свое желание проверять документы у всех приглашенных. А я представлял, как он требует паспорт у посла Германии, и пытался доказать Аскеру, что скорее охрана посла будет проверять у него документы, чем наоборот.
Наступил день, когда Асли втиснулась в платье, которое было как минимум на размер меньше нужного, надела лодочки, каблуки которых прогнулись под ее тяжестью, а я надел свой единственный и, наверно, поэтому любимый фрак (спецовка, как я его ласково называю), и мы отправились на прием.
Я приветствовал гостей, кто–то здоровался со мной, и тут в зал зашла Марьям. Я оцепенел. Она была в каком–то длинном зеленом платье, и казалось, что оно как–то плавно несет Ежика. Какая же она маленькая, тоненькая, с таким несчастным взглядом. Она как–то робко улыбнулась мне и торопливо отвернулась.
Как же я мог не заметить ее в списке гостей? А я хоть смотрел список гостей? И вообще, чего я ждал? Как я мог предположить, что Мехти ее не пригласит? Это для меня Марьям — Ежик, а для него это ходячая возможность со временем из МИДа перебраться в международную организацию.
Ну вот, я только подумал о Мехти, а он уже появился, телепат несчастный:
— Ну, как наш прием? Что народ говорит? — претензий по поводу Марьям я ему высказать не мог, так что пришлось ограничиться общими вопросами.
— Мусульмане недовольны тем, что подается шампанское, мотивируя это тем, что мы исламское государство, а христиане негодуют по поводу того, что нет ничего крепче шампанского, — Мехти пожал плечами. — Что делать?
— А что говорят буддисты по этому поводу? — я кивнул головой в сторону индуса. — А из израильского посольства кто–нибудь есть? Ты их мнением тоже поинтересуйся… Если мы будем слушать, кто что говорит, то нам надо закрыть посольство на ключ и написать, что все ушли домой.
— Арслан, опять шутите? — Мехти покачал головой и ускакал обратно в толпу гостей налаживать связи и наводить мосты на будущее.
Тут к Марьям подошел Искандер, ты посмотри, как он лыбится, а как уставился на ее грудь. Вот урод! Так, а куда это он ее ведет? И зачем мы арендовали ресторан с парком? Шкуру спущу с Мехти — это он договаривался. Я хлопнул еще бокал шампанского, от которого меня мутило, и тут ко мне подошел американец. Ну хоть бы раз они прислали на наш прием советника, я уж не говорю о том, что сам посол мог бы почтить прием своим присутствием. Нет, всегда кто–нибудь из секретарей присутствует. Причем их в этом посольстве бесчисленное множество, и я в них путаюсь.
Пойти бы в сад и найти Марьям, но нельзя — все сразу всё поймут. Я, вслушиваясь в техасский выговор американца, напряг все органы, причем не только слуха, но и обоняния, и осязания. Как они умудряются говорить не разжимая губ? Кто им сказал, что они говорят на английском? Почему они не учат его перед тем, как ехать в Европу? Так, с этим я разобрался: они хотят мира во всем мире. Да и еще они хотят демократии. Ну, для начала пускай перестанут бомбить во имя мира, а то как начали с Нагасаки, так до сих пор остановиться не могут. Ему я сказал, что понимаю и разделяю его устремления и буду счастлив видеть торжество демократии во всем мире.
А вот и Жерар, французский посол, со своей благоверной прибыл. Так, их надо поприветствовать вместе с Асли. Я подлетел к Асли и, выхватив буквально у нее изо рта канапе, повел к гостям. Она хоть и прошипела, что я хочу уморить ее голодом, но пошла за мной.
К тому времени, когда мы подошли к французам, Марьям, еще раз слегка поклонившись им обоим, отошла в сторону и бросила украдкой взгляд в сторону Асли. Моя благоверная в этот момент облобызала жену Жерара. Француженка явно была смущена таким по–восточному бурным проявлением внимания к ее персоне и чуть отстранилась. Асли, истолковав это как застенчивость, потрепала ее по плечу. Мадам подскочила и, повернувшись к мужу, прогнусавила что–то. Я оттеснил Асли и склонился над пухлой ручкой мадам. А потом обратил свой взгляд на Жерара, мне было до смерти любопытно, что его благоверная сказала о моей. Это я у него и выпытал, предварительно напоив его шампанским. Выяснилось, что такое поглаживание по плечу натолкнуло его супругу на мысль о том, что так бесцеремонно можно похлопывать породистую лошадь, а не жену посла.