Мальчик удивленно посмотрел на него.
— Да, — подтвердил отец. — В этом нет ничего странного. Растение ядовитое, но именно благодаря этому оно и полезно. Многие продающиеся в аптеках лекарства ядовиты, если их принимать в больших дозах, в малом же количестве они полезны, и ими лечат людей.
Карл молчал, удивленный словами отца.
Отец посмотрел вокруг, словно ища чьей-то поддержки, и затем продолжал:
— Ну, все равно… Когда-нибудь ты поймешь это… Главное, чтобы тебе было ясно, что и самые полезные вещи, даже пища, в большом количестве могут оказаться вредными и, наоборот, самые ядовитые растения в малом количестве помогают человеку выздороветь. Теперь ты понял?
— Да, папа, я понял.
— Но… почему и у нас нет хинина? — немного погодя спросил Карл. — Почему это дерево растет только в далеких странах?..
— Потому что… — отец на секунду задумался. — Потому что… это дерево любит жаркое солнце, растет оно высоко в горах, на подходящей почве, то есть ему нужно то, чего у нас нет. Растения вообще растут там, где для них имеются подходящие условия. Быть может… — отец снова задумался. — Быть может, впоследствии… будут созданы для них необходимые условия и в других странах… Наука может преобразить природу! И непременно ее преобразит!
Глава II
В университетском дворе. Совещание натуралистов.
На левом берегу Рейна раскинулся красивый город Бонн. Над ним возвышается башня старого Мюнстера, построенная в конце XI и начале XII века.
Южную часть старинного города занимает утопающий в зелени обширного парка замок курфюрстов. После их изгнания в 1818 году в замке был размещен университет. В правом его крыле помещалась университетская библиотека.
В ясный сентябрьский день 18… года боннские студенты узнали интересную новость: в Бонне созвано совещание натуралистов многих известных университетов, на котором ученые должны рассмотреть ряд научных вопросов.
Согласно установленному порядку студенты во время перерывов собирались группами, по корпорациям, к которым они принадлежали, и громко разговаривали. Каждая корпорация занимала в университетском дворе свое определенное место, куда имели доступ только ее члены. Пребывание посторонних без разрешения старшины корпорации обычно вызывало скандалы, нередко заканчивающиеся мензурами[1].
В западной части двора, у трех дубов, перед входом в библиотеку, мелькали желтые фуражки конкордцев. Надетые через плечо желто-красные перевязи указывали на их принадлежность к этой „славной“ корпорации, как они любили величать свою „Конкордию“.
Сегодня члены корпорации снова собрались в своем кругу. На одном конце стояли „старики“, на другом — „фуксы“ во главе со своим фукс-майором, по прозвищу Красавец Бобби, который в жизни носил более скромное имя Франца Губерта. Фуксы тихо переговаривались, украдкой поглядывая на своего предводителя. Красавец Бобби, который на целую голову был выше других студентов, важно посматривал на фуксов и строго следил за соблюдением корпоративного устава.
Корпорация „Конкордия“ гордилась своим фукс-майором. Ему было уже за тридцать и он заканчивал двадцать четвертый семестр своего долголетнего, но бесплодного студенчества. За все это время ему не удалось выдержать ни одного экзамена, но зато он считался одним из лучших фехтовальщиков корпорации. Особенно славился он своим правым сабельным ударом, которым „пометил“ немало противников. Не случайно некоторые студенты избегали являться на его вызов, благоразумно предпочитая заболеть перед поединком. Правда, они рисковали прослыть трусами, но зато избавлялись от ударов его шпаги. Говорили, что фукс-майор имел особое пристрастие к левой стороне лица своих противников. Это подтверждалось обилием шрамов у большинства смельчаков, отважившихся вступить с ним в бой. Шла молва, что в первые семестры своего исторического студенчества фукс-майор сам пострадал от нанесенного справа опасного сабельного удара. Об этом свидетельствовали почти наполовину рассеченное левое ухо и глубокий шрам на левой щеке.
Некоторые, однако, не без ехидства говорили, что этот удар, которому фукс-майор был обязан своей громкой славой, был им куплен за сто талеров.
Студенты помоложе, перехватывая устремленный на них взгляд фукс-майора, испытывали чувство восхищения перед воплощением их идеала. Все в нем представлялось им великолепным и прекрасным, даже широкие ноздри его мясистого носа казались как бы отмеченными самим провидением, а нахмуренные широкие брови — признаком неукротимости его могучего духа. В его крупных руках было столько силы, что большинство знакомых избегали при встрече подавать ему руку.