Прайс впечатлял разнообразием товаров. Эрин подошел к делу ответственно, кроме цены и количества, он приводил рыночную стоимость, сравнивая которую со списком Кевина, убеждался в адекватности.
— Вот мне интересно, кем был раньше тот, чья кровь в тебе проснулась, — подошел лэрг.
— А что неправильно?
— Да многое… многое. Вот ты сегодня скольких убил? Давай посчитаем вместе, с утра — пятеро, трое из них аристо, затем Лидия, потом четверо в схватке с разбойниками, Де Глин, высшая вампирша — Тиль амин Арусса, бывшая до посвящения в кровососы, Итэль ле Нитаниор главой дома Черного Золотоцвета, шестнадцать эльфов и жрец Ситруса. Это я не считаю одержимых. Я никого не забыл?
Промолчал.
— Это двадцать восемь разумных! Двадцать восемь! Далее, а сколько рядом с тобой погибло? И ты абсолютно спокоен, занимаешься своими делами. Читаешь, ешь. Как будто ничего не произошло.
— И? — задал вопрос, не понимания к чему лирика.
— Ты не твой предок, это всего лишь кровь. Поэтому боюсь, как бы у тебя психический срыв не случился. Кошмары начнут сниться — сразу к Амелии. И не медли.
— Хорошо, так и поступлю, — надо же, какой заботливый.
А кошмары обязательно придут сегодня — это я знал, но отнюдь не из-за убиенных уродов и тварей.
— Запомни, мне нужно, чтобы ни у кого не возникло сомнений в твоем здравомыслии.
Теперь ясно почему тот беспокоился, вероятней всего, лэрг только сейчас окончательно поверил в смерть такого количества остроухих от моих рук. Но возможности местной медицины продолжали радовать — лечили и от ран душевных. Надо же…
Перекусил и познакомился пока мельком с «великими» родословными Народа. Оплели они не только герцогство, но и Империю, везде у них имелись свои люди. А лэрг проделал грандиозную работу, сведя данные воедино, что опять же говорило об одном — таких людей лучше иметь пусть не в друзьях, но на своей стороне, а не во врагах.
Наконец закончили.
— Обо всем забудь! — дополнительно напутствовал меня он, после принесения клятвы на крови о молчании, — Любого с вопросами отправляй ко мне, ученическая клятва иного не предполагает, а еще запоминай, кто проявит интерес.
— Понял.
Когда я добрался до дома, то несмотря на суматошные сутки, спать не хотелось. Проверил пленников, гоблы и жрец проснулись. «Мешок Рунигиса» мне передал один из гвардейцев Турина после выхода из подземелий. Однако прежде, чем упаковать покойника, который создавал правильный антураж, решил допросить гобла. Таскать их не имело смысла. С ин Наоростом пока опасался вести беседы по душам, да и хорошо запомнил про «десять лиг», на которые требовалось увезти тело служителя Ситруса, прежде чем сжигать. Следовал вывод, может и неправильный, что расстояние от храма всех богов имело значение. У почитателя Оринуса, вероятней всего, дом выступал некой точкой сил, раз он обретал, пусть и по слухам, бессмертие.
Приказав Баску, сменившему на посту Норга никого в подвал не пускать, сам после раздумий извлек ин Наороста из бочки, усадил рядом с мертвым коллегой, при виде которого глаза служителя расширились. Затем взялся за гоблов. Посадил командира на пятую точку, прислонив спиной к стене. Освободил пасть, тот попытался меня укусить, получил воспитательную затрещину. Тогда индеец принялся описывать в красках мою жизнь и лично меня:
—…мерзкое лирнийское отродье! — вот самый цензурный эпитет, каким наделил гобл. Он даже порывался плюнуть мне в лицо. После трех минут изящной словесности, зазвучали осмысленные фразы, — Я не боюсь смерти! В Черной рати Арины для меня давно приготовлено место, и я его заслужил! Боль же для нас — сладость!
И он ничуть не бравировал, а крайне высокий болевой порог и психологическая подготовка индейцев, только убеждали в бесполезности пыток. Точнее, не так. Сломать можно любого, но для планомерной и вдумчивой работы с данным товарищем у меня отсутствовал главный ресурс — время. «Оковы боли» же — лишь подспорье, но не более того.
Поэтому обратился к знаниям от Оринуса, именно для подобных процедур мне они и потребовались. Мифические и воображаемые ужасы часто гораздо страшнее реальных, поэтому дал выговориться пациенту, а затем спроси зловеще: