— Ты слышал о Гринторе Пьющем Души, чье имя вам нельзя произносить? — визави дернулся, — А о Северной Волчице, которую среди вас зовут еще Вечноголодной? Аллистерногр же всегда встает на след и идет, пока последний в роду не будет ею сожран. Сама память о таких несчастных исчезает. И никаких полей, и ратей Арины. Не так ли? И сейчас покажу, какое место для тебя подготовил я, если ты будешь упорствовать, не отвечая честно на мои вопросы.
Судя по вмиг поменявшему цвет лицу гобла, ставшему гораздо насыщеннее, он знал о чем шла речь. Жрец пока особо не реагировал, шевелиться он не мог, однако косил глаза на коллегу без головы, который спокойно отдыхал рядом.
— Ты не посмеешь, хуман! Не посмеешь! Ибо будешь проклят всеми богами, даже твоими… И никогда тебе… — зашипел индеец.
— Я — не хуман, я — аристо. И мне плевать на твои проклятья, с богами я договорюсь, потому что разговариваю с ними, и они знают мое имя, — с пафосом ответил.
— Такого не может быть, ты всего лишь дитя!
— Я, глэрд Райс глава дома Сумеречных, клянусь кровью, что мое имя знают боги! — сжал правый кулак, и его тут же окутало пламя, заставив рефлекторно отпрянуть собеседника, — Так вот, чтобы доказать серьезность моих намерений, покажу тебе кое-что, — с этими словами заткнул апачу рот.
Никакого удовольствия разбор второго рядового гобла мне не доставил. Благо, согласно памяти можно было так поступить и с мертвым телом, если не прошло две декады с момента смерти. Впрочем, с брезгливостью я расстался давным-давно. Произносил фразы, согласно ритуалу, занимался выемкой внутренних органов строго по описанию, как и чертил на пыли пола непонятную вязь рун. От собственных действий ничего не ожидал неординарного, магических способностей у меня пока не имелось, каких-то предметов, связанных с Волчицей поблизости тоже. И посчитал, если каждый дурак таким образом сможет призывать высшие силы, то вряд ли кто-нибудь из зеленомордых выжил бы. Учитывая ужасы, какие творила сущность, которую я «призывал». Впрочем, если даже явится на зов тварь, то даже к лучшему, и поделом. Глэрду они судьбу уготовили хуже, гораздо хуже, учитывая, что и обряды жертвоприношения их божкам я теперь отлично знал. Мороз шел по коже, чего удалось избежать.
— Аллистерногр приди, и забери это тело. Его душу тоже отдаю тебе, как и всю кровь его рода! Дасс аругус инер тор! — со зловещей торжественностью закончил ритуал, поднимая к потолку окровавленное сердце.
Гобл забился почти в конвульсиях при последних словах, жрец безумно вращал глазами, волосы на его голове шевелились. Неплохо их пробрало. До печенок.
Теперь приступим к допросу.
Неожиданно по углам подвала сгустилась тьма.
Пришедшее извне ощущение дикого, голодного зверя, готового сожрать все, никак не походило на пси-атаки божков. Оно имело другую природу. А еще я понял, что теперь все умрут. Растворятся в этом ничто, готовым поглощать все, что угодно. И страх начал подниматься из глубин разума. А свет магических фонарей потускнел, их будто погрузили в черную жижу. Военный вождь пытался пятиться назад. Мешала стена.
Это что я наделал? И сделалось жутко, потому что понимал, такой силой невозможно управлять, ее невозможно стреножить, она могла поглотить весь мир, а не только каких-то жалких гоблов.
Все продлилось не больше минуты. Затем, будто сморгнул, и наваждение исчезло. На полу не осталось ни капли крови, ни одного извлеченного органа. Лишь след от ритуальных надписей на камнях пола мерцал багряным, затем пропал и он. Ин Наорост смотрел с округлившимися глазами, в них застыл неподдельный ужас. Показалось или нет, но седины вроде бы в его волосах прибавилось. Я, не освобождая ему рта, заткнул клочками материи уши, обмотал бинтом голову на несколько раз, после отправил обратно в мешок и бочку. Надеялся, что он не расслышит разговора. Мало ли, как еще все повернется.
Затем вытащил кляп из пасти гобла.
— Ты будешь говорить или…
— Я все расскажу! — воинственные нотки из голоса исчезли, осталась лишь истерика и паника, — Что знаю! Все-все! Но поклянись кровью, что ты меня отправишь на поля Арины неповрежденным! И не будешь призывать ту, кого звать нельзя!
Да, по поверьям я их лишал посмертия, чем пока проникнуться был не в состоянии. Потому что всю сознательную жизнь для меня смерть служила концом всего, а здесь она лишь становилась началом другой жизни. И родственные узы для большинства аборигенов имели первостепенное значение, а не, например, дружба. Если приходилось выбирать, то всегда на первом месте имела значение плеяда братья и сестер, дядек и теток и остальных вплоть до десятого колена на киселе. Даже те из них, которых по-хорошему нужно было придушить к колыбели, имели приоритет.