- Катаклизм, - меланхолически произнес отец, стоявший, скрестив руки, посреди большой комнаты. - Катаклизм. Право, не знаю, чем я так разгневал судьбу. А ведь говорил, просил, умолял: я хочу иметь сыновей. Нет, мне, разумеется, навязали дочерей. И вот вам плоды этого рокового легкомыслия. - И, мрачно качая головой, ушел в свой кабинет.
Из кухни выскочила тетя Веся.
- Где Бобик? Где мой ребенок?! - кричала она.
- Что случилось?! - Цеся больше не владела собой.
- Бобик в песочнице, - сообщил дедушка, шлепая по коридору. - Строит с Новаковским двухэтажный замок для мышей. И слава богу - хоть этих не будет, когда они придут.
- Кто придет? - гаркнула Цеся.
Дедушка посмотрел на нее, как на бесноватую.
- Чего ты кричишь? - с упреком сказал он. - Пришла из школы, того-этого, и нет чтобы поздороваться - с ходу начинает орать. И на кого? На престарелого больного пенсионера. У меня мог начаться сердечный приступ, того-этого.
Цеся застонала. "Чистое безумие!" - в бессильном отчаянии подумала она.
- Папа, что происходит? - кротко спросила Цеся, входя в комнату отца.
Жачек сидел на диване, глядя в пространство остекленевшим взором, и остервенело чистил на себе башмаки.
- Папа, ты можешь в двух словах объяснить, что опять стряслось?
- Я тебе сказал: катаклизм. Минуту назад позвонила твоя сестра. Они с Толеком и его родители вышли погулять, и им взбрело в голову нанести нам маленький визит.
- О боги! - цепенея, прошептала Цеся.
- Вот так-то, - сказал Жачек. - Через пятнадцать минут они будут здесь, голубушка.
- Мы с Данкой идем на башню, - заявила Цеся.
- О нет! - крикнула мама, врываясь в комнату и ныряя в бельевой шкаф. Никуда вы не пойдете, нужно прибраться. Ради бога, где кремовая скатерка?
- В стирке, - сказала разумница Цеся. - Я вчера погладила другую, в клеточку.
- В клеточку! - воскликнула мама, ломая пальцы. - Придет графиня и этот... как его... лорд, который читает французских просветителей, а ты мне клеточку предлагаешь! Дануся, вот деньги, сбегай в кондитерскую за пирожными. Выбери какие-нибудь понеобыкновеннее!
- А может, лучше торт? - предложила Данка, беря у мамы Жак кошелек и застегивая пальто.
- Да, торт, пожалуй, лучше, - согласилась мама. - А ты, Цеся, тащи щетку, надо тут хотя бы подмести!
- Все равно ничто уже не поможет, - уныло заметил Жачек.
Цеся сбросила сапожки, подвязала фартук и принялась за уборку. Тетя Веся тем временем торопливо мыла посуду, мама побежала вниз к Новаковским одолжить фарфоровый кофейный сервиз, отец продолжал чистить башмаки, и даже дедушка, дабы не отстать от других, ковырялся в своей трубке. Когда через двадцать минут раздался звонок в дверь, все было более или менее разложено по местам, начищено и выковыряно. Более или менее - внимательный наблюдатель без труда заметил бы выглядывающие из-под шкафа заляпанные грязью резиновые сапоги Бобика, пыль на телевизоре, потрескавшиеся от старости стены и потертый ковер. Звонок прозвенел во второй раз.
- Здравствуйте, - лучезарно улыбаясь, сказала мама Жак, открывая дверь. Какая приятная неожиданность!
У Юлии были испуганные глаза и лицо белее мела. Толек, тоже взволнованный, держал под руку худую элегантную даму с породистым профилем, в костюмчике с меховым воротником, сшитом по последней парижской моде. На запястьях у нее позвякивали старинные серебряные браслеты.
- Здравствуйте, - сказала дама великосветским тоном.
Оробевший Жачек тем временем тряс руку сухонькому светловолосому джентльмену, который, несмотря на оттопыренные розовые уши, действительно смахивал на лорда.
- Очень приятно, очень приятно, - наперебой твердили оба.
В кухне тетя Веся лихорадочно перетирала фарфор Новаковских. Данка и Цеся вынули из коробки торт и положили его на красивую тарелку.
- Я туда не пойду, - заявила тетя Веся. - Нет, нет, с такой прической... я неделю не была в парикмахерской.
- Тетя! Ты должна! - шепотом воскликнула Цеся. - Вот я точно не пойду, ни за какие коврижки!
- Пойдешь, пойдешь, - сказала тетя. - Меня не уговоришь. Кроме того, погляди - я в домашнем платье.
- Я иду наверх, - сообщила Данка. - Позанимаюсь немножко.
Цеся вздохнула, налила воды в чайник и поставила его на газ. Потом
пошла в ванную - причесаться и привести себя в порядок. Ситуация была более чем серьезная, следовало пустить в ход все козыри. "Бедная Юлька", подумала Целестина и щедрой рукой наложила на веки голубые тени.
10
- А вот и Цеся! - сказала мама.
Человек, не знакомый с мамой Жак, глядя на нее, никогда бы не подумал, что эта красивая полная дама со спокойными движениями и милой материнской улыбкой взволнована до последней степени. Зато у домашних не было сомнений, отчего дрожит ее голос и трепещут черные ресницы.
- Садись, дорогая, - ободрила Цесю мама и взяла у нее из рук поднос с фарфором Новаковских.
Пока величественная дама и ее лордоподобный супруг оглядывали Цесю с головы до ног, Толек дружески подмигнул ей со своего места.
- Славная барышня, - наконец вынесла свой приговор дама. - А какой смелый грим.
В самом деле, Цеся, дабы не упасть в грязь лицом перед высокими гостями, использовала все возможные средства из своего и Юлиного арсеналов. Судя по вытянувшейся физиономии отца, она, пожалуй, перестаралась.
- Молодо-зелено, того-этого, - сказал дедушка и смущенно закашлялся, почувствовав на себе панические взгляды родственников, как будто он выдал позорную семейную тайну.
- Юлия, разумеется, гораздо серьезнее, - поспешил заверить гостей отец.
Юлия судорожно улыбнулась и облизнула пересохшие губы.
- Мы очень любим Юлечку, кхе-кхе, - заявил вдруг лорд, покашливая. - Она такая нежная. Как цветочек.
- Кому кофе?! - молниеносно вмешалась Цеся, молясь в душе, чтобы никому из родных не захотелось оспорить это мнение.
К счастью, беседа свернула на гастрономические темы, и Жаки позволили себе немного расслабиться.
- Прелестный фарфор, - восхитилась изысканная Толекина мама, беря двумя пальцами хрупкую чашечку с кофе. - Именно такие мелочи, семейные реликвии, переходящие из поколения в поколение, создают атмосферу дома.
Никто ей не возразил. Разве она была не права?
Цеся резала торт, стараясь, чтобы треугольнички получались идеально ровными и аккуратными. Дедушка неожиданно нашел общий язык с отцом Толека: разговор у них зашел относительно "Опыта о нравах и духе народов" Вольтера. Тема была нейтральная, и Юлия вздохнула с облегчением. Пока все шло более или менее гладко. Жачек развлекал Толекину мать, популярно объясняя ей основы квантовой механики. Мама Жак взяла в свои руки бразды правления и руководила беседой, вставляя то деликатное замечание по поводу квантов, то глубокомысленный комментарий к Вольтеру. Было в самом деле очень мило. Но идиллия продолжалась недолго.
Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался Бобик зареванный, с грязными дорожками от слез на щеках.
- Новаковский его замуровал! Новаковский его замуровал! - едва выговорил он, рыдая. - Живьем! Живьем!
- Кого?! - крикнула мама Жак.
- Моего мыша! Моего мыша! - всхлипывал поглощенный своим горем Бобик, ничего не замечая вокруг. - Посмотрите! Посмотрите! - сказал он, кладя на стол безжизненное мягкое тельце с безволосым хвостиком. - Он, наверно, умер! Умер!
Юлия в мгновение ока позеленела.
- Забери это со стола, - простонала она.
- Дядя, сделай ему искусственное дыхание! Сделай ему искусственное дыхание! - причитал Бобик.
Мышка неподвижно лежала среди дивной красоты фарфоровых чашек и аппетитных кусочков орехового торта, а желтые нарциссы в темно-синей вазе скорбно склоняли над ней свои анемичные головки. Жачек отнесся к делу серьезно.
- Принеси нашатырный спирт, - сказал он. - Попытаемся привести ее в чувство. - И коснулся мыши пальцем. - Еще теплая, - проговорил он задумчиво.