— Профессор Люпин?
— А?
— Вы спросили, соскучился ли я за лето, и я сказал «да». Разговоры с Дамблдором интересны и неисчерпаемы, но мне одиноко без питомцев моего Дома.
Да, он до сих пор называл его Дамблдором, хотя все, даже, кажется, Невилл, по настоянию самого Альбуса называли по имени обожаемого директора, чудесного, хоть и чудаковатого. И в этом было что‑то гордое и верное. Степень близости, недоступная прочим, какими бы фамильярными они ни были.
— Я, простите, засмотрелась на ваш сюртук.
Профессор усмехнулся, одернул мантию – Тонкс заметила, что под горлом ее скрепляла маленькая фибула в виде змейки и решила, что чувство вкуса и чувство юмора изменили художнице.
— Портрет лишен удовольствия выбрать себе наряд. Я рад, что художник хотя бы уважил мою привычку носить черное.
— Черный вам к лицу, – заметила Тонкс.
Профессор промолчал, лишь дернул уголком тонких губ, и Тонкс ощутила легкий укол совести: все знали, что черный – это траур, а она со своими комплиментами.
— Меньше месяца осталось, и приедут ученики, – она попыталась сменить тему.
— Да, – поддержал ее профессор. – Я слышал, большой набор. Впрочем, это вряд ли коснется Дома Слизерин, его, как и прежде, выберут немногие.
— Немногие, зато избранные, – пробормотала Тонкс. Долго сочувствовать Снейпу не выходило.
Он услышал, фыркнул и молча скрылся за рамой. Тонкс в сотый раз задалась вопросом: куда деваются портреты, когда уходят из одной картины и еще не появляются в другой?? Что у них там за тамбур, в их нарисованном мире? Или нету никакого тамбура и Снейп тут же появился в своей раме в кабинете директора? Ну или не в кабинете, а в музее, скажем? Надо у Альбуса спросить, что ли…
И Тонкс заторопилась к директорскому кабинету.
Минерва долго колебалась, не сделать ли в письме приписку по поводу традиционной одежды преподавателей, но решила, что выйдет слишком резко. Если Смит сам не догадается обновить гардероб, уместнее будет намекнуть ему при личной встрече.
Смит догадался. Он приехал в новой темно–синей мантии, солидной и элегантной. Минерва отдала должное вкусу мадам Малкин, а в том, что это был ее выбор, сомневаться не приходилось: Смит, похоже, был сам удивлен своим новым видом. Провожая новоиспеченного зельедела до учительской, Минерва устроила маленькую экскурсию по Хогвартсу.
— Профессор Смит, вам действительно будет удобно в подземелье? Традиционно класс и личные комнаты находятся там, но не повредит ли это вашему здоровью? Вы кашляете.
— Это не простуда, директор, это все то же, – Смит небрежно коснулся левой щеки. – Не волнуйтесь. В личных комнатах прекрасно, а в классе должно быть холодно, иначе, когда все котлы будут кипеть, мы просто задохнемся. Единственное, о чем я хотел попросить, – можно мне убрать кресла и занавеси, что остались от моего предшественника?
— Разумеется, профессор, каждый преподаватель обустраивает кабинет и комнаты по собственному желанию.
— Значит, банки с… э… препаратами из кладовой тоже можно убрать?
— Если они вам не нужны… – неуверенно проговорила Минерва. До этого на заспиртованных монстров профессора Снейпа, равно как и на кресла профессора Слагхорна, никто не посягал: предшественники Смита будто чувствовали, что недолго задержатся в школе.
— Разве что для эффекта. Но я придерживаюсь мнения, что в классе тем лучше, чем меньше объектов можно разбить.
— Вы правы. Распорядитесь, эльфы уберут все, что вам не нужно. Учительская здесь, на втором этаже. Она без пароля. Если вам доведется уходить последним, запирайте двери «Колопортусом». Советую вам не оставлять здесь пергаменты: Пивз, наш полтергейст, имеет привычку путать и рвать их. В личные комнаты он не забирается.
В учительской было пыльно и почти пусто – Смит приехал одним из первых, так что сейчас в школе были только деканы да те из преподавателей, кто жил в Хогсмиде. На столах валялись обрывки пергаментов и перья, забытые с июня, – надраивая углы и двери, Филч не прикасался к преподавательским вещам.