Невыносимо медленно – и невыносимо быстро в дымке проступали знакомые черты. Драко трясло, кружилась голова, звенело в ушах. Серебряный флакон леденил левую ладонь, пальцы казались чужими. «Дурак, дурак, дурак!» – орал редактор в голове. «Дурак, что ты наделал?!..»
Отец был точно таким, каким Драко помнил его. Высокий, стройный… Гордое, породистое лицо обрамляли роскошные – у Драко таких не было и не будет, прости, папа, – тяжелые локоны.
Он осознал вдруг, какую жалкую замену предлагает тому, потерянному, пожранному злой судьбой телу. Не смог. Опять не смог, опять провал, он снова не заслуживает ничего, кроме презрения…
Дымка рассеялась. Отец – тень, пока еще тень в сияющих светлых одеждах – повел головой, вглядываясь. Пошевелил губами.
— Что это? – едва расслышал Драко. – Где я?
— Отец… – хрипло пошептал он.
Отец вздрогнул, его взгляд заметался и наконец остановился на нем.
— Драко! Сынок, что случилось, что с тобой?..
— Отец, ты будешь жить! – забормотал Драко, не давая себе остановиться. – Ты будешь жить, ты достоин жизни, я призвал тебя, чтобы ты жил, род Малфоев… Ты должен жить, отец, я… Прости, это все, что есть, другого тела у меня нет, прости, я должен был догадаться, найти еще кого‑нибудь… Но он ведь не был бы Малфоем, папа, прости, прости меня, пожалуйста… но ты хотя бы будешь жить… Это ведь лучше, чем…
Где‑то далеко, совсем за границей слуха вскрикнула мать. Послышался низкий и хриплый голос, переходящий в кашель, – Драко не мог и не хотел разбирать слова, это было все неважно.
— Драко… – отец двинулся к нему, но остановился, когда Драко замахал руками.
— Нет! Отец, оставайся на месте, я… Не пересекай границу! Чтобы Обмен… ты должен быть внутри. Мы оба – внутри. Я сейчас…
— Обмен?! – голос отца окреп, стал звучен и красив, как раньше. – Сынок, я не…
— Обмен Хирона… – Драко развел руками. Как, наверное, жалко он выглядит сейчас. Ухватился за первый попавшийся обряд… – Камень – он ведь существует, и я…
— Но как?! – отец стоял у самой границы гептаграммы, но не переступал ее. – Как?! Драко, тебя заставили?! Кто?! Чего они хотят?!
Даже теперь, даже из‑за грани он готов был великодушно защитить сына…
— Я сам, – тихо выговорил Драко. – Я хочу, чтобы ты жил.
Сказал бы сейчас Геронт, что это ложь? А впрочем, это все уже совсем не важно…
Он выпрямился и шагнул в гептаграмму.
Нарцисса не могла смотреть и не могла оторваться. Голос призрака был почти не слышен. Лишь под конец он напомнил голос Люка. Северус держал ее за плечи и будто ждал чего‑то, но потом, когда Драко шагнул внутрь, вздрогнул, выругался и пропал. Сразу стало холодно.
Она не видела больше ничего, кроме гептаграммы. Та распускала в разные стороны лучи–щупальца и извивалась – мерзкая тварь, проглотившая ее мальчика. И ничего, уже совсем ничего нельзя было…
Раздался крик, и Драко вывалился на снег спиной вперед. Упал скорчившись, Нарцисса не успела ахнуть, как он вскочил и бросился назад.
— НЕ СМЕЙ!!! – загремел в ночи голос Люка во всю мощь. – И думать не смей! Не подходи!
Призрак теперь смотрел в их сторону, он слепо оборачивался на звуки голоса, и Нарцисса поняла: он не видит того, что за алой чертой.
— Но отец…
Призрак замотал головой, белые волосы разлетелись во все стороны, упали на лицо. Живой Люк обязательно откинул бы их раздраженным жестом. Этому было, кажется, все равно.
— Драко, сынок… Я… я сейчас опять все испорчу, наверное, я тупица, прости меня, малыш… Я…
Призрак опустил голову, вцепился в волосы руками.
— Я так мало говорил тебе, как ты мне дорог, – услышала Нарцисса сдавленный, и такой живой, голос Люка. – Как много ты для меня значишь… Драко, сынок, я никогда бы не… Я же… Я всегда гордился тобой. Я так хотел… так хочу, чтобы ты был счастлив… То, что ты сделал, – это… Я рад, что могу сказать тебе все это. Хоть так… Но прошу тебя, пожалуйста… Я же люблю тебя, малыш, как ты не понимаешь… Не надо…
— Но отец! – крик Драко был больше похож на рыдание. – Разве ты не хочешь жить?!
Призрак замер, его лицо исказилось. Он воровато оглянулся на что‑то, видное ему одному, скорчился и спрятал лицо в полупрозрачных ладонях.
— Не такой ценой, – еле слышно выговорил он. – Не делай из меня большую мразь, чем я есть. Не искушай меня, я ведь могу и согласиться…
Казалось, эти слова принесли ему облегчение. Он выпрямился и переступил алый барьер. Сияние внутри гептаграммы померкло, а призрак проявился яснее, теперь он был одет в обычную министерскую мантию.