Они со звоном сдвинули стаканы, выпили. Медленно переживая закуску, каждый думал о своей трудной службе, и первейшей роли прапорщиков в вооруженных силах.
Витька, закипал от негодования. Он понял, что о его самоотверженном труде, и о нем самом, просто забыли. Громко высказав, общепонятными и доступными словами, все, что он думает об этих «товарищах» с их девичьей памятью, он, решив действовать на свой страх и риск, спрыгнув с подоконника, выглянул в коридор.
На «губе» было тихо, только конце коридора слышались голоса.
– А чего делать? – спросил он сам себя, – пойду сдаваться. Он дошел до двери, из-за которой доносились голоса, прислушался. Судя по ровному гулу голосов, в комнате шла беседа.
– Авось пронесет, – пожелал он сам себе удачи, и робко постучал в дверь.
23
– Да и не говори, Семеныч, у меня самого…, – оборвал на полуслове свой рассказ Игнатич, услышав стук в дверь.
Реакция прожженных тыловиков была отменной. Открыв дверь, Витька увидел двух утомленных прапорщиков, отдыхающих за чтением. Незнакомый, старший прапорщик, углубился в военный, судя по обложке с танками журнал, а его работодатель читал последнюю полосу «Красной звезды». Он тихо переступил порог и остановился, дожидаясь, когда прапорщики оторвутся от чтения и обратят на него внимание.
Первым, поднял на него глаза, старший прапорщик. Увидев, что тот, кто прервал его самообразование рядовой, да к тому же еще и «мабута» он отложил журнал. Придав голосу командные нотки, сказал, – Товарищ рядовой, вы, что к себе в спальню вошли? Разве вас не знаете, что в Армии, прежде чем войти, спрашивает разрешение у старшего по званию? – при этом он скосил глаза на свой, с тремя звездочками в ряд погон, – затем представиться. И только выполнив все это, – Бабичев поднял указательный палей вверх, заостряя этим внимание, – и только после этого, переступить порог. Вы не сделали, ни того, ни другого. А это значит, что устава вы не знаете, и если в армии и были, то из нарядов и «губы» не вылезали.
У Игнатича, от слов приятеля, в восхищение заблестели глазки. Витька, понял, что две этих «тыловых» крысы, от обыденности и монотонности повседневной службы, просто хотят немножко развлечься. Деваться было некуда, открыв дверь, он прошел «точку невозврата». Он решил действовать, опираясь на свой опыт, под девизом «хуже уже не будет. Хорошо там, где нас нет, потому как, нас там нет»
Витька, четко выполнив команду «кругом» вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Опять, теперь уже громко постучал. Услышав, – войдите, – распахнул дверь, переступил порог и заревел, как медведь, который увидел, как с края, его малину собирает куча баб, – Товарищ старший прапорщик, разрешите войти! Рядовой Симонов! Служу Советскому Союзу! Последнюю фразу он стал добавлять с того раза, как на службе, командир полка, застал его, спящим днем в казарме. На его вопрос, – ты кому служишь, сынок? Витька спросонья, ответить не успел. Советскому Союзу, ты служишь, рядовой, – сказал командир,
– Десять суток ареста, чтоб запомнил. Он запомнил, а уж, как служить, тут он решал сам.
– Разрешаю, – милостиво кивнул головой на его крик, старший прапорщик.
– Товарищ старший прапорщик, разрешите обратиться к товарищу прапорщику,– согласно уставу продолжал орать Витька.
Голова Бабичева, еще раз удовлетворенно кивнула.
– Товарищ прапорщик, – стал докладчик по-уставному «есть» глазами своего работодателя, – согласно вашему приказу, все отдраено. Сделана влажная уборка помещения, согласно инструкции, размещенной на двери. Понимая вашу огромную загруженность, решился сам лично доложить вам о выполнении приказа, следуя в отведенную мне камеру.
– Вольно, вольно,– широкая улыбка на лице Игнатича, закрыла бусинки глаз, – Орел, Семеныч, как тебе?
Слитые крепкой дружбой, спитые долгой службой, они понимали друг друга, даже по взгляду.
–Садись,– показал на стул рядом с собой, Семеныч, – звать как?
– Виктором, товарищ старший прапорщик,– рявкнул приглашенный, вытягивая руки по швам, – Служу Советскому Союзу!
–Садись, садись, хватит, орать, не на плацу. И давай без чинов. Меня Владимир Семенычем звать, его Петром Игнатичем. Договорились?
– Ага, – согласился Витька, – только я присяду. Садится – то не хочется, Владимир Семеныч. Пока хватит, и того, что на «губе» сижу
– Категорически поддерживаю. Пронеси мимо, тьфу – тьфу, – постучал Семеныч, по деревянной табуретке,– Присаживайся, Виктор. Обедал?
24
– С завтрака ни капли,– честно признался рядовой Симонов.
– Это поправимо, – оценил ответ, старший прапорщик, – спирт пьешь?
–Пью все, что горит, прилипаю ко всему, что шевелиться. Тем, что не горит, запиваю, что не шевелится, сам шевелю,– доложил Витька, устраиваясь удобней на табуретке.