В штабе остались только Самохин с Устюговым, да еще в углу шелестел газетой человек в капитанских погонах — начальник штаба Дмитриев.
Он редко бывал в штабе, как и Самохин разъезжая по командировкам. Этот капитан был одним из двух офицеров во всем батальоне, на которых Самохин ни разу не повысил голос; вторым был начфин. Немногословный, но без угрюмости, аккуратный в одежде, но без лоска, Дмитриев бывал суров, но совсем по-другому, чем комбат. Это он договорился с местной милицией, чтобы напившихся партизан отвозили в городскую КПЗ. Но когда сильно перебрал зампотылу по второму штату и стал учить гражданского мужичка запрягать лошадь, именно Дмитриев отправил его в ту же КПЗ. Приехавший поутру комбат неодобрительно нахмурил брови. И только! Капитан Дмитриев вел штабную колонну на переходе из Саратова в Орел, и эта колонна, единственная во всем батальоне, не плутала и пришла к месту назначения вовремя.
— Что в письме? — спросил Самохин.
Устюгов достал из внутреннего кармана гимнастерки конверт и подал комбату. Тот взял письмо, удивленно спросил:
— Не боишься отдавать?
— Это копия, — ответил Устюгов. Второй экземпляр лежал у него на груди под нательной рубашкой.
Комбат читал долго. Он по нескольку раз перечитывал отдельные куски и хмыкал. Шея его все больше краснела.
— Значит, во всем виноват командир? — спросил он Устюгова, закончив чтение и передавая письмо начальнику штаба. — Верно, рыба с головы гниет. Молодец. Это в точку. Тебя как зовут?
— Младший сержант Устюгов!
Комбат мягко и негромко рассмеялся.
— Я тебя про имя спрашиваю. Имя у тебя есть? Петром зовут? Так вот, Петя, скверное ты затеял дело. Садись, что стоять. Садись поближе, давай обсудим. Кстати, где оригинал?
— У меня.
— При себе? — комбат чуть склонил голову набок.
— Нет, что вы, — ответил Устюгов, начиная понимать условия игры, — я его спрятал. В удобный момент попрошу знакомого гражданского отправить.
— Надо это письмо, Петя, отдать мне. Ты, сам того не подозревая, можешь натворить много бед. Очень много. Домой когда?
— Уже теперь.
— Что же ты так перед самым домом во все тяжкие кинулся? Не страшно? Да это я так, не бери в голову. Мне твое письмо навредить не может — через год на пенсию. А вот комдиву достанется. Хорошего нам комдива прислали. Только за дело взялся и на тебе. Вред твое письмо принесет вместо пользы. — Самохин еще долго говорил о комдиве, о новшествах в дивизии, о том, что все это полетит к чертям, если письмо опубликуют и по армии пойдет шум. Закончив, он проводил Устюгова до двери и со словами: — Ты парень умный, поймешь. Принеси письмо, — подтолкнул в коридор.
В казарме было пусто. Только новый дневальный курил в тамбуре да Илька возле печки ел из котелка завтрак. Он посмотрел на Устюгова виновато и заискивающе. Устюгов подсел к другу и обнял его за плечи.
— Есть хочешь? — спросил Илька.
В казарму вошел Вячик.
— Где народ? — спросил он от дверей.
— В парке все, — ответил Илька, — территорию убирают.
Вячик подошел к печке и поправил шланг.
— Все правильно, — сказал он, — теперь вам работу будут искать и днем, и ночью, натощак и после обеда. Лишь бы не сидели. Логично, — он рассмеялся и смеясь добавил: — пошли строиться. Комбат говорить будет. И ты, Илька, поднимайся. Тебя велено персонально доставить.
Неожиданно на нарах кто-то завозился, груда шинелей расползлась и оттуда вылез Новожилов. Лицо его было злое и даже немного осунулось от этого.
— Черт бы вас обоих побрал, — сказал он Устюгову с Илькой, — и чего мне так везет на идиотов.
Построением опять командовал багроволицый майор. На правом фланге стояли офицеры, а на левом срочники.
— Прапорщик Чекмарев, лейтенант Баринов, выйти из строя!
Прапорщик с Хроническим дежурным уныло повиновались. Самохин приказал им подняться на крыльцо и после этого вызвал из строя Гарипова.
— Просите прощения, — сказал Самохин Чекмареву и Баринову.
— Как это? — растерянно спросил Хронический дежурный.
Чекмарев опять опередил его. Он шагнул к Ильке, схватил его за руку и, тряся ее, что-то сказал. Илька с ужасом смотрел на прапорщика и молчал.
— Теперь ты, — сказал комбат лейтенанту.
Хронический дежурный медлил. Он оглянулся на офицеров. Все они стояли, опустив головы, и, как один, с интересом изучали нижнюю ступеньку крыльца. Лейтенант подошел к Ильке и, артистически отведя лицо к строю, громко произнес:
— Рядовой Гарипов, я приношу вам свои извинения!
— Свободны! — рявкнул Самохин, и все вернулись в строй. Потом комбат еще долго разглядывал шеренги, ничего не говоря и не двигаясь с места. Каждый, на кого попадал его взгляд, словно бы еще больше вытягивался и плотнее прижимал руки. Постояв так, Самохин в полном молчании повернулся и ушел в штаб. Растерянный багроволицый майор поспешил следом, тут же вернулся и скомандовал: «Разойдись».