— Марш в казарму, — прорычала глыба, — сидеть и ждать приказаний. Я подумаю, что с тобой делать.
Дверь закрылась. Устюгов еще немного полежал, а потом поднялся и пошел вон из штаба.
На улице светило солнце. Оно смотрело в большую проталину на облачном небе, и тяжелый темный край этой проталины нависал над ним, стремясь поскорее затянуть серой тиной облаков это внезапно открывшееся окно.
Устюгов пошел не в казарму, а к машинам, отмахнулся от дежурного по парку, который что-то крикнул ему из своей палатки, и полез в летучку. В кабине он выкурил одну за другой три папиросы и после этого сидел без движения, уткнувшись взглядом в заляпанное стекло.
Неужели он проиграл? Неужели Вячик был прав, когда говорил, что все это напрасно. Может все-таки нужно было остановиться после того, как Чекмарев с Бариновым попросили извинения? Ведь просили же. Но Устюгов слишком хорошо понимал этот спектакль и знал, что ничего, кроме глухой злобы к нему и к Ильке, эти извинения не принесли. Сколько он видел за свою службу таких вот Бариновых и Чекмаревых. Именно таких, как эти двое, винил Устюгов во всех солдатских бедах. Разве сможет он когда-нибудь забыть, как однажды поздним вечером несли из стройбатовской казармы носилки, покрытые простыней. Устюгов крикнул санитарам и те ответили: «От строителей. Молодой повесился». Во всем гарнизоне не было ни одного старшины, кто бы не знал, что вытворяют у него в роте дембеля. Не знал и не поощрял. Потому, что так было легче командовать.
Устюгов очнулся от мыслей и провел взглядом по кабине. Сунул руку за папиросами и вытащил пустую пачку. Смял ее в кулаке, посмотрел сквозь ветровое стекло вперед. Улицу опять затянула серость и мокреть, стекло кропил ленивый дождь. Далеко впереди, подняв воротник, переходил двор мастерских рабочий. Устюгов знал его, этот парень работал здесь токарем и, случалось, выполнял заказы военных. Устюгову вдруг захотелось заговорить с ним. О чем угодно. Но только именно о гражданском. Спросить о заработках, о жене, о том, что сейчас идет в городском кинотеатре. Поговорить о чем-то отвлеченном от казармы. Он выпрыгнул из машины и крикнул:
— Серега!
Тот не расслышал. Устюгов перешагнул через лужу и уже намеревался побежать следом, как услышал окрик:
— Стоять!
Он оглянулся. Из-за соседней машины вышел Чекмарев.
— Чего тебе? — хмуро спросил Устюгов.
— Каким тоном разговариваем, сержант, — раздалось сзади, с другой стороны машины показался Хронический дежурный и остановился, заложив руки за спину и выставив вперед левую ногу.
— Чего надо? — громче спросил Устюгов, сжимая кулаки.
Чекмарев быстро подошел на расстояние прыжка.
— На дисбат тянешь, салага? — спросил он с придыханием.
— Ты, вонючка, выбирай слова, — ответил Устюгов, — перед тобой стоит сержант третьего года службы. Не забывайся, а то…
Закончить он не успел — Чекмарев прыгнул и со всей силы толкнул Устюгова в грудь. Устюгов отскочил назад, но подоспевший лейтенант подставил ногу и Устюгов упал навзничь. Сверху навалился Чекмарев.
— Где письмо, сволочь, — хрипел он, борясь с руками младшего сержанта. Лейтенант сел на ноги и пытался засунуть руку в карман штанов. Все трое возились в грязи, ругаясь и хрипя.
Вдруг совсем близко раздалось громкое чавканье сапог и голос Новожилова крикнул:
— А ну!.. Это что еще здесь?!
Прапорщик с лейтенантом вскочили и тревожно огляделись. Перед ними стоял только Новожилов.
— Накинулись гады, — сказал Устюгов, вставая и отплевываясь от грязи, — решили, что я письмо гражданскому понес. А письма и нет, — Устюгов рассмеялся, — оно спрятано в надежном месте. Эх вы, болезные, плохи ваши делишки.
— Убью-у, — крикнул Чекмарев, снова кидаясь на Устюгова. Но его перехватила ручища Новожилова.
— Слышь, трипперный лекарь, — сказал Новожилов, подтягивая Чекмарева к своему лицу, — шел бы ты от моей машины.
Лейтенант всплеснул руками и, стоя на безопасном расстоянии, крикнул Новожилову:
— Присягу забыл? На старшего по званию руку поднял?
Новожилов повернул к нему удивленное лицо:
— Если я и правда подниму, то у тебя позвоночник в штаны высыпется. А ну, брысь отсюда, шакалье. — С этими словами он откинул в сторону Чекмарева и выхватил из-под машины палку.
В летучке Устюгов переоделся в черный танковый комбез, грязное х/б разложил на нарах сохнуть, потом вымыл заляпанные сапоги в луже и только тогда пошел в казарму. Возле лестницы его ждал Илька. Он подбежал к нему и схватил за руку.